Роггльс был моложе и сильнее, схватка была бы не в пользу Эдмонсона. К тому же Роггльс был трезв. До боли сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, он сдержал себя, улыбнулся, вынул носовой платок, спокойно вытер лицо, борты пиджака и извинился перед рядом стоящими.
– Простите, это неосторожность, – сказал он, увлекая Эдмонсона из буфета.
Третье действие Джентльмену пера посмотреть так и не удалось. В фойе к ним подошел человек и, пригласив их в комнату первого этажа, уютно обставленную мягкой мебелью, обратился на хорошем английском языке:
– Вы корреспонденты газет?
– Я специальный корреспондент «Марсонвиль Стар», Уильям Эдмонсон, – назвал себя Джентльмен пера, предъявляя свой корреспондентский билет.
– Очень приятно. Я Лавров Иван Леонидович, – представился администратор и, возвращая корреспондентский билет Эдмонсону, спросил:
– Вы, очевидно, до Советского Союза длительное время находились в Западной Европе?
– Откуда вы это знаете? – удивился Эдмонсон.
– В нашей стране не принято выплескивать содержимое бокала в лицо своего собеседника.
– Разрешите закурить? – вместо ответа спросил Эдмонсон, доставая пачку сигарет. – Курите, это «Фатум», отличные сигареты.
– Благодарю вас, я не курю, – отказался Лавров.
Эдмонсон сел в кресло и закурил: он был взволнован.
– У вас очень странное представление о Советской стране, мистер Эдмонсон. У нас нельзя безнаказанно оскорблять человека. Я вызвал дежурного секретаря посольства и попрошу вас, когда придет машина, покинуть Большой театр.
– Я надеюсь, вы не лишите меня удовольствия увидеть третье действие балета, – вежливо напомнил Роггльс.
– Прошу вас, антракт уже кончился, – сказал Лавров и проводил Роггльса до двери партера.
Девушки были свидетельницами инцидента в буфете. Услышав обращение Эдмонсона к Роггльсу, они узнали в нем автора нашумевшей у нас книги «Предатели нации». Кроме того, сегодня газеты, напечатав большую статью «Прогрессивный журналист перед судом реакции», вновь напомнили о Патрике Роггльсе. В этой статье было рассказано о выступлении в сенате Мориса Поджа и об отказе матери Роггльса от своего сына.
Прогрессивный журналист вызывал к себе чувство симпатии и дружеского уважения как мужественный и сильный человек.
Когда Роггльс вошел в партер и занял место, не очень уверенно, по-английски, Люба спросила его с большой долей участия: