Рука караульного от пальцев до предплечья была обмотана тканым поясом. Вышивка на поясе указывала на приверженность его владельца к Благой вере. Мизгирь знал, что такой пояс олицетворял пуповину человека с Подателем, а также неразрывную связь со всеми молящимися ему в мире. Однако носить пояс на руке среди приверженцев Благой веры было не принято.
Прохор с трудом сдержал кашель, глаза его стали влажными.
– Что с моим племянником?
– Парню свинья задницу откусила. Эка напасть!
– Не шути так, Макарко.
Макарко снова дёрнулся, пожевал губу и сплюнул.
– Уж если кто и шутит, так это Податель. Надысь наткнулся Ромашка твой на свинью, что в болоте утопла. Хотел было достать. Не знаю, на кой чёрт. Свининки захотелось, стало быть. Ну а та и ринулась. Оттяпала идиоту ползада.
– Живой хоть? – участливо спросил третий служилый, пришедший вместе с Прохором.
Макарко дрыгнул ногой, отвечать не спешил. Прохор побледнел, вытер лоб.
– Ну, чего молчишь-то? – произнёс, сдерживая кашель. – Живой, спрашиваю?
– Живой, да вот только пока задницу ему штопали, разглядели… проклятье на нём, – половина лица Макарко сжалась в усмешке. – Потому отнесли к священнику.
Прохор отступил на шаг, мотнул головой.
– Как такое возможно? Будь трижды проклята эта дребь! Я оставлял парня в добром здравии нынешним утром. А ты мне тут болтаешь, дескать его успели сволочь в церковь на закланье?
Прохор схватился за свой кочедык на груди, висящий на кожном шнуре. Изогнутый металлический стержень блеснул вблизи бугристого носа Макарко.
– Да ты просто-напросто брешешь! Отвечай, сукин ты кот! Где мой племяш?
Макарко положил руку на обух топора, дёрнул плечом.
– Не балуй, Прохор, а то обижусь. А обида она не геморрой – ногтем не соскребёшь.
– Геморрой не соскребают, – отозвался неожиданно даже для самого себя Мизгирь. – Я бы не советовал… соскребать.
Прохор разразился приступом кашля, отступил. Макарко с сомненьем поглядел на Мизгиря.
– Ты ещё что за знаток тут такой выискался?
– Медикус, – Мизгирь поскрёб щетину на подбородке.
Он уже и не помнил, когда брился последний раз. Пустил бороду на самотёк и теперь чесался ежеминутно, как шелудивый пёс.
– Чего-чего?
– Медикус. Ну, это если по грамотному.
– Экий ты выискался, лешачина. Ну и как нам твоя грамотность поможет? Напишешь письмо царю-батюшке? Что, мол, отряд наш размазало, как говно на паперти?