Рядом с дверью кабинета загорается жёлтый фонарь. Приглашение зайти.
Я возвращаюсь в то же, ближайшее к двери, кресло.
Отец выглядит расслабленным, даже довольным.
– Многообещающий след. Родители господина Силана – серебряные, живут весьма скромно. Сам он официальной работы не имеет, при этом не ограничивает себя в тратах. Квартира на Биржевом проспекте – не единственная его недвижимость, есть ещё загородный дом, подарок одной дамы. Конечно, она может себе это позволить, но даже за очень, кхм, качественные услуги дома не дарят. Три дорогих автомобиля за последние пять лет – тоже подарки. Один от жены банкира, два от жён чиновников мэра.
– Думаешь, он их всех шантажировал? Это… экстравагантно.
– Однако не удивительно. Этот человек, – отец бросает взгляд на часы, – скоро позвонит. Есть ли у тебя ещё варианты, кроме Марка Силана? Пожалуйста, сосредоточься.
Несмотря на последние слова, мои мысли скачут во все стороны, в итоге качаю головой. Торопливо добавляю:
– Спроси, что конкретно он сделал с роботом. В каком он состоянии.
Отец рассеянно кивает.
– Во время звонка ты должна молчать. Надеюсь, это понятно. А пока можешь помолиться о том, чтобы это действительно оказался Силан, – и он углубляется в чтение.
А я от беспокойства вскакиваю, сбегаю в конец комнаты, топчусь туда-сюда, время от времени останавливаюсь перед фотографиями, хотя на самом деле едва замечаю их.
Звонок!
Замираю, неловко растопырив пальцы, почти не дышу. Отец включает громкую связь.
– Господин судья, полагаю, вы убедились в моих словах.
Мужской голос звучит знакомо – преобразован популярной программой для синтеза речи, используемой в кафе и магазинах.
Отец отвечает уверенно, даже легкомысленно:
– Я убедился лишь в том, что у моей дочери есть некоторое имущество, подходящее под ваше описание.
– Этот робот указан в официальных документах государственной армии как объявленный в розыск.
Не могу отделаться от ощущения абсурда. Из-за этой программы голос шантажиста звучит как виртуальный продавец. Словно мы с отцом решили купить по чашке кофе, а кофейный аппарат вдруг начал нас шантажировать.
– И как именно вы подтвердите, что это тот самый? Они же все одинаковые.
– Но не этот. Он в единственном экземпляре.
Отец добродушно улыбается. Так странно, когда эта его акулья улыбочка обращена не на меня. Как если бы на Одде одна из турелей вдруг решила меня помиловать и отвернулась к кому-то другому.