Он с силой провел по лицу ладонью – стер пот, стер страх. Сосредоточился.
Что-то происходило, и это требовало действий. Цернех усилием воли выгнал из воображения лишнее. Некому на него охотится. Некому!
Медленно вернулся в кабинетик рядом со спортивным залом. Не глядя покидал свои вещи в большую спортивную сумку, в последний раз окинул взглядом помещение – не осталось ли каких либо улик… Нет, ничего не было. Чистота, пустота и беспорядок покинутого места. Сжечь бы это все, но сейчас слишком много хлопот и без этого.
Он вышел, молча прошел по ночной школе, открыл дверь своим ключом и побрел к своей машине.
– Федотыч, ты это… – послышался чей-то голос сзади.
Цернех оглянулся. Кто тут такой смелый? Сторож. Пожилое ничтожество, наверняка алкоголик, пустое место. Одинокий пенсионер, его тоже никто не хватится.
– Что такое Михалыч? – спросил Цернех, чувствуя, что произносит невнятно. Словно напряжение последних дней раздуло его горло и застряло тугим комом. Сторож не испугался, наверное, не видел Цернеха в темноте. Слепое ничтожество.
– Так ведь, Федотыч, ключи сдать надо, – сказал он.
Нельзя убивать, – напомнил сам себе Цернех. Да, старого дурня не хватятся, но Костик сбежал, и неизвестно заранее, насколько придется задержаться. Только полиции не хватает на хвосте. Повезло дурню. Повезло.
Цернех достал связку ключей и бросил сторожу. Сел в машину и уехал.
Михалыч посмотрел ему вслед, покачал головой. Поставил к стене обрезок железной трубы, который все это время держал в руке. Не на виду, но так, чтобы был рядом. Спокойнее как-то с ним. Мутный тип, этот Николай Федотыч. Очень мутный.
Кряхтя нагнулся, подобрал связку, запер двери. Уже повернулся, чтобы уйти в свою комнатушку, где его ждал чай и телевизор, но вдруг нахмурился – ему послышался глухой дробный стук. Словно прямо за дверью прошли шагом несколько всадников. Даже показалось, что брякнула сбруя. Михалыч вздохнул, потер лоб. Старость не радость – то кажется, что уволенный физрук сейчас набросится, как дикий зверь, и придется его железякой встречать, то вот кони за дверью мерещатся.
А через несколько дней Виктор ковылял от больничного крыльца к стоянке. Лена поддерживала его, и поэтому он все-таки мог как-то идти, но в ушах гудело, дыхание перехватывало, а улица вокруг качалась. В глазах стоял туман и слезы, и он нисколько не удивился, когда увидел в этом тумане лошадь.