«Прямо как в цирке!» – завороженно протянул Жорик, когда в очередной раз хлопнуло за окном. И Оля поняла, что он в цирке был, а она – никогда. Еще тогда ее потянуло обидеть Жорика, задеть: сказать, что говорит он какие-то глупости и в цирке совсем не так: там есть слоны, львы и тигры, а не парочка дураков с испорченными петардами, которые даже стрелять-то нормально не умеют. Ей хотелось сократить разрыв, который образовался между ними уже давно. Жорик был сыном какого-то начальника на папином заводе. Оля была никем.
Оля строчила Жорику записку и даже не пыталась вслушаться в тему урока. Ирина Константиновна что-то говорила о письмах Чехова, Оля же писала свое и пыталась как можно точнее передать увиденное за кулисами цирка. Жорик полулежал на последней парте – правая рука под щекой, левая вытянута вперед. От большого пальца и до локтя левую руку Жорика покрывал гипс. Жорик был левшой – с левой руки он жонглировал в непривычную для Оли сторону. Левой рукой и писал. Оля шипела, шикала, стучала ногтем по парте, подавала Жорику бессловесные знаки, только чтобы он заметил записку, которую она кинула ему под ноги. В ней было всё про цирк, про Симу и его отца в чалме. Жорик бы – единственный – понял. Он был бы рад и после уроков засыпал бы ее вопросами. Мятая бумажка – комок воспоминаний – валялась у Жориного ботинка. «Разорви тебя петарда!» – думала Оля, жалость к Жорику всколыхнулась и пропала, остался только зуд в горле: надо же так несправедливо ее не замечать!
Бумажку заметила учительница. Она прошла от первой парты до последней, повернулась на каблуках, медленно оглядела класс, ногтем ткнула под ребро Жорика:
– Богданов, подними!
Жорик дернулся и вскочил с места. Класс засмеялся. Оля поджала пальцы в ботинках. Сейчас она заставит его читать… Жорик поднял смятую бумажку, повертел в пальцах, недоумевая, как она здесь оказалась, и стал искать прищуренными, заспанными глазами Олю. Ирина Константиновна выхватила записку у Жорика и пробежалась глазами по Олиным каракулям.
– Так и знала. Безнадежное создание… И писать-то ты не умеешь: не жонгляж, а жонглирование, Куркина. Что это за слово-то такое – жонгляж? Сама придумала?
Дима Дубко хихикнул, за ним потянулись его дружки – и вот уже хохотал весь средний ряд, который компания Дубко оккупировала с начала года и куда они никого не пускали, оставив в покое только отличников с первой парты. Дубко выкрикивал дурацкие рифмы к слову «жонгляж». В общем гаме Оле удалось услышать «беляш», «ералаш», а еще что-то матерное, обидное и вовсе не заслуженное.