Круги по воде - страница 3
Похожие тирады звучали в десятках книг и фильмов о милиции. Но Адамов был первым.
Его интересовал контекст преступлений – люди разных профессий, разного уровня культуры, которых встречают по ходу розыска Коршунов и его товарищи. Адамов строил повествование не от тайны, он просто реалистически показывал следствие, шаг за шагом. Занимательны повадки старого вора Пана – Папаши, его умение скрываться от служителей закона и удирать от погони по студёной Москве. Интересная фигура Софрон Ложкин – выходец из кулаков, сначала вредивший колхозу, а потом грабивший церкви и, наконец, ставший отпетым вором. Когда ему предлагают взяться за ум (милиция ведёт воспитательную работу!), он живописно срывается: «Поздно уговаривать, – грубо ответил Ложкин. – Я сам теперь кого хочешь уговорю. – Он побагровел, глаза налились кровью и, рванувшись со стула, крикнул: – Грабить буду!.. И убивать буду!.. Воспитатели!.. Ненавижу! Всех ненавижу!»
Всеволод Сафонов в роли Коршунова в кинофильме «Дело пёстрых»
На милицейскую прозу сразу накинулась критика, но и внутривидовая борьба была жестокой. Спор Николая Томана и Аркадия Адамова по накалу напоминал дискуссии яростных тридцатых, а не более бережливого к кадрам послевоенного времени. Томан ставил детектив в жёсткие жанровые рамки и с некоторым пренебрежением говорил о популярных повестях Адамова и Брянцева, которые в такие рамки не вписывались: «к детективным произведениям следует отнести лишь те, в которых сами читатели как бы участвуют в раскрытии тайны, а это значит, что тайна в таких произведениях не должна раскрываться читателям до самых последних страниц повествования…» Томан писал о работе советских контрразведчиков, которые успешно противостоят лучшим зарубежным агентам. Адамов не оставался в долгу. Он вообще был эмоциональным и остроумным эссеистом.
Киноплакат «Дело пёстрых»
В исследовании «Мой любимый жанр – детектив» он отвечал критикам: «Что до меня, то мне привлекательней схватка не со слепыми и стихийными силами и тайнами природы, а с разумной, жестокой и хитрой силой другого человека – врага. Ведь когда герой сквозь шторм или снежный буран все же достиг желанной цели, читатель, понятно, восхищается его мужеством и силой, всей душой радуется и гордится его победой, но при этом целая гамма чувств остается не затронутой в его душе, ибо снежный буран и океанский шторм или неведомый до того закон природы нельзя возненавидеть, нельзя страстно желать им возмездия».