Прошло ещё не меньше получаса, и в дверь снова постучали.
– Ну вот и он, – сказал Виталий.
Но это оказалась снова дежурная.
– Вам тут записку передали, – сказала она, протягивая сложенный вчетверо листок.
– Кто?
– Не знаю. Сунул и побег. Торопился, видать.
– Ну, хоть какой из себя? – допытывался Виталий.
– Ну, как сказать – какой? Обыкновенный. Он в окошечко мне записку-то сунул. А я ещё по телефону говорила. Потом, выглянула, да он уже отъехал.
– Отъехал?
– Ага… На этом… Ну, верх-то брезентовый?
– «Газик»?
– Во-во.
– Один он там был?
– Ну, уж этого я не видела. Как хотите.
Женщина была явно растерянна и начинала сердиться.
Когда она ушла, Виталий развернул записку. Там было всего две строчки, торопливо написанные карандашом: «Не приду. Мать заболела. Сергей».
Виталий передал записку Откаленко.
– Странно. Сначала этот звонок. Теперь записка. Но звонил не он. Я бы голос узнал. И почему он на машине приехал? Все это очень странно.
– М-да…
– И записка его мне определённо не нравится, – продолжал Виталий, расхаживая по комнате. Потом остановился перед Откаленко. – Давай проверим, а?
– Можно.
Игорь решительно поднялся, и они вдвоём спустились к телефону.
За перегородкой в пустом, плохо освещённом вестибюле сидела только дежурная. Она встретила друзей насторожённым взглядом.
Игорь позвонил дежурному по горотделу. Узнав у него домашний телефон Томилина, он позвонил снова. К телефону подошёл сам Томилин. Игорь коротко и негромко объяснил ему, в чем дело.
– Понятно, – ответил Томилин. – Ждите. Зайду или позвоню.
Через час он пришёл. На этот раз в тёмном плаще, в кепке, чуть порозовевший от быстрой ходьбы. Лицо его было хмурым, но в глазах не было усталости, в них была сосредоточенность и тревога.
– Дрянь дело, братцы, – пробасил Томилин. – Сейчас был я у Булавкина этого. Мать здорова. И говорит: пошёл в гостиницу, к людям каким-то.
– Выходит, пошёл и… не дошёл, – сказал Виталий.
Все трое помолчали. Дело принимало странный оборот.
Глава третья
И вот он исчез…
Утром друзья торопливо сделали зарядку, пожужжали своими электрическими бритвами и, неудобно ополоснувшись над маленьким умывальником, благо вода «как раз шла», спустились на первый этаж, в буфет.
За стойкой с огромным никелированным самоваром и выставленными под стеклом тарелками с сыром, кильками и салатом суетилась толстая женщина в белом халате с закатанными рукавами. Её полные, загорелые руки, удивительно ловкие и проворные, невольно притягивали взгляд.