Трое любопытных молодых людей все еще чувствовали себя так, словно находились в стеклянном жилище, напоминающем кабину самолета.
Они ехали по темно-зеленому сосновому лесу, который то и дело прерывался поляной, расчищенной под будущий карьер, и рельсами шахтной железной дороги. Вот теперь их ждало приключение. Реха сказала:
– Я так рада, что мы встретились.
– Правда? – спросил Николаус, глядя в окно.
– Может, нам повезет, и мы будем в одной бригаде.
– Да, возможно, – сказал Николаус, и Реха поняла, как нелегко разговаривать с этим сонным парнем. Она отвернулась к окну, и Николаус принялся разглядывать ее профиль, стараясь запомнить его, пока не убедился, что сможет нарисовать его по памяти, и наконец сказал:
– Теперь я понял, кого ты мне напоминаешь.
– Кого же?
– Розу Люксембург.
– Я тоже еврейка, – гордо сказала Реха, – со стороны матери.
– Я сразу это заметил. Твои глаза… – Он замолчал, а после добавил: – Она была красивой женщиной.
Реха улыбнулась, а Николаус осмелел и добавил:
– Да, было бы хорошо, если бы остались вместе.
Николаус покраснел.
Шоссе поднималось вверх по холмам, к мосту, который широким и высоким столбом возвышался над путями промышленной железной дороги. Они увидели комбинат и вздымаемые ветром клубы пара и голубого дыма: три дымовые трубы, светящиеся под косым солнцем, и тупые конусы градирен, череду бараков и строительных кранов, и остатки сосен перед серым бетонным массивом электростанции Вест.
Реха внезапно схватила Николауса за руку, и ее ногти впились в его кожу. Он тихо сказал:
– Не волнуйся, Реха. Через неделю или две это место станет нашей второй родиной.
Реха покачала головой; она снова увидела себя сидящей в купе и услышала мужские голоса… Тогда она словно почувствовала запах жирного черного дыма и перед глазами разворачивался танец смерти превращенных в пепел над приземистыми трубами газовых камер.
Николаус осторожно коснулся ее руки, и Реха сказала:
– Несколько лет назад, в поезде, я услышала, как двое мужчин обсуждали какого-то писателя: «Нацисты пропустили всю его семью через дымоход», – поэтому…
Николаус, как всегда, говорил спокойно и немного протяжно:
– Это пустые фразы от грубых и глупых людей. Тебе нечего бояться, Реха, Ты не хуже меня знаешь, что у нас больше не будет печей для сжигания.
– Нет, у нас их не будет, – повторила Реха. Она удивленно посмотрела на Николауса: его голубые глаза под прямыми черными бровями больше не были сонными; они смотрели теперь остро, внимательно, с настойчивым любопытством.