– Если бойцы останутся голодными, часть потеряет боеспособность. Так что труд кашевара необходим. А труд следователя…
Ты помнишь, Алеша, как два месяца назад в штабе получили почту и не досчитались одного места с секретными документами? Тогда еще оказалось, что ротозей-фельдъегерь заснул в дороге и не заметил, как целый мешок у него вывалился из кузова «пикапа». Хорошо, что Клименко так быстро во всем разобрался, пошел по следу и нашел пропажу в кювете. Ну, а если бы секретная почта попала в руки врага?
Я пожимаю плечами. Мне не хочется больше спорить. Нет, я не согласен с Прутом. Но мне жаль, что я его так задел, поставив рядом следователя и кашевара.
Выхожу на улицу. Падает, падает снег. Странно, в каких-нибудь восьми километрах от линии фронта такая тишина. Вот уже скоро месяц, как немцы не бомбят поселок, впрочем, здесь нечего больше бомбить. Груды камня, дерева, стекла, разбитые кирпичные заборы. А над всем этим, как кладбищенский памятник, – обезглавленная водонапорная башня.
…Нет, я, наверно, никогда не соглашусь с Прутом, но и объяснить ему это тоже никогда не смогу.
Я мечтал стать следователем очень давно – лет с двенадцати. Точней, с той ночи, когда прочел приключенческую повесть Рудольфа Собачникова «Свет в развалинах».
Нет, конечно, я не очень-то верил в чудесные подвиги героя повести Антона Львова. Но я верил в то, что профессия следователя – самая интересная и опасная…
Ну, что я могу объяснить Пруту?
Когда я, студент-первокурсник, говорил знакомым девчонкам, что буду следователем, они спрашивали с восторгом:
– А это очень опасно?
Сестра, провожая меня на фронт, умоляла, чтобы я все-таки берег себя. В том, что самые опасные дела будут поручаться именно мне, она, разумеется, не сомневалась.
Три месяца я на фронте, а что сделал?
Я вел дело о халатном обращении с казенным имуществом. Разоблачил интенданта, укравшего бочонок спирта. Вот и все. М-да. Маловато.
Я возвращаюсь в комнату прокуратуры.
Прут, повернув ко мне голову, спокойно говорит:
– Только что позвонили: из восемьдесят второго полка исчез боец Духаренко. Возьми дело, Алеша.
– Хорошо, Лев Ильич.