Сумрачно, гулко и пусто. Я не помню, сколько я так брел, я уже думал, что память моя не содержала больше ничего, кроме все тех же коридоров, дверей и темноты. Длинные гулкие коридорные провалы этажей нигде не начинались и нигде не заканчивались, шли, словно на ощупь, повторяясь и сбиваясь, натыкаясь на непроницаемые склепы дверей бездействующих лифтов и теряясь уже где-то у линии горизонта. Они не казались покинутыми. Но здесь это ничего не значило. Было тихо.
Я внимательно осмотрелся. В небольшой полутемной комнатке никого не было – зато были комары. К этому невозможно было привыкнуть. Мягким заученным движением, самыми кончиками пальцев я приоткрыл дверь шире, впуская воздух из коридора, распахивая настежь и оставляя так, чтобы лучше слышать. Предосторожность давно стала привычной, хотя и бесполезной. Если не хочешь быть застигнутым врасплох, нужно быть непредсказуемым.
Я подошел к накрытому газетой низкому столу и взял в руку патрон перечницы, разглядывая. Перца оставалось не много, но тут лежал обычный черный перец. Не зернами и не стручками. Потемневший и одубелый от времени, ссохшийся разворот старой газеты на столе сохранял на себе закольцованные следы стаканов и неоднократных возлияний. Под плоским пластиковым донышком хрустнули крошки. Засунув руки в карманы, отрешаясь и расслабляя затекшие мышцы лица и затылка, без единой определенной мысли в голове, но продолжая еще непроизвольно вслушиваться в тишину за спиной, я встал у большого раскрытого наполовину окна. Не оставлявшее до сих пор напряжение медленно отпускало. Здесь жили люди.
Быстро темнело. Я смотрел на черный далекий горизонт, на прозрачно-зеленую тонкую полоску со свинцовыми кляксами и нитями, вызывавшую во мне непривычно домашние ассоциации, слышал рядом мягкий шорох листьев, различая в нем тончайшее унылое пение, и думал, насколько же отстояло от этих звезд, грозовых туч и деревьев время детской наивности и легкомысленного, беспечного, живого леса. Меня там не было уже тысячи лет. За этими дверьми стояла тишина. Она словно преследовала, говоря, что все зря, что бы ты ни делал, ты найдешь только это. Я знал, как это должно было выглядеть со стороны, если смотреть наверх откуда-нибудь снаружи: как окна. Провалы слепых окон, часть одного из которых целиком занавешена блеклым прямоугольником марли. Пустые глухие темные окна означали, что здесь коротали еще один поздний вечер, изнемогая от духоты лета. Марля шевелилась, чуть заметно колыхалась под давлением сквозняка. Здесь все еще был вечер. Снова вечер. Застарелая знакомая тоска вновь тихонько взялась своей холодной ладонью за мой затылок, так что было уже не вывернуться. Жить хочешь, спросил я себя. Пахло пылью.