Мир! Дружба! Жвачка! Последнее лето детства - страница 17
– Че? – удивился Саня.
– Через плечо! ГАЗ-66. Там ящики с тушенкой. Нужно разгрузить. Нам к вечеру грузовик пустой требуется. Позарез.
– Хорошо! Сделаю. – Саня улыбнулся.
– И че смотришь? ГАЗ – там!
– Спасибо! – Саня побежал к припаркованному у труб зеленому армейскому ГАЗу, забитому доверху коробками с изображением красного креста.
Витя усмехнулся:
– Да не за что!
В институте, пока уборщицы надраивали полы, Федор надеялся отловить декана, Юрия Полиэктовича, и расспросить о своей рукописи.
Разыскивая его, Федор зашел в мужской туалет. Под дверцей кабинки виднелись отполированные ботинки.
Федор распахнул кабинку.
– Дверь закрой! – воскликнул декан.
– Хорошие новости! – радостно сообщил Федор, не обращая внимания на абсурд ситуации. В своей красной вязаной жилетке и белой рубашке он смахивал на береговой столб. – Пятая и шестая главы моего романа готовы! Помните, я давал вам почитать?
– Не помню, – нахмурился Юрий Полиэктович и поправил штаны.
Федор протянул папку Юрию Полиэктовичу и проговорил заискивающим голосом:
– А вы можете показать вашему знакомому издателю? Очень уж деньги нужны. Там такая живая история. Я бы с аванса вас отблагодарил.
Юрий Полиэктович застегнул ширинку и брезгливо поднял ладони:
– Я руки помыть.
– Ничего. Я еще раз напечатаю.
Юрий Полиэктович понял, что просто и деликатно улизнуть отсюда не получится.
– Федя, мне не нужен опус про Ивана Сергеевича. Тебе понятно или нет?!
– Все-таки прочитали. Как вам? – с затаенной надеждой спросил Федор.
– Честно?
– Да.
Юрий Полиэктович молча выудил стопку листов, а затем демонстративно запихнул их в фанерный лоток, куда складывали газеты и прочую замену туалетной бумаги.
– Вот, – сухо проронил декан и вышел из туалета.
– Подумаешь… – с досадой проворчал Федор. Он вытащил рукопись из лотка и отряхнул, скривившись. – Сам дерьмовые стихи пишет…
– Федя! – Юрия Полиэктович возник в проходе, и Федор вытянулся по струнке. – Я же слышу все!
В аудитории пахло деревом. Обитые лакированной фанерой стены отсвечивали в закатном солнце, поэтому казалось, что серые портреты Лескова и Горького улыбались. Но главное – здесь было тихо. Достаточно тихо, чтобы Федор мог страницу за страницей перечитать свой, как выяснилось, неудавшийся роман. Он вспомнил часы, когда перебирал материал и сверял события. Как вместе с Иваном проживал день за днем, чтобы во всех красках передать его историю. Какие надежды он возлагал на рукопись, уповая выручить хотя бы немного денег.