– Но, мам, почему тогда?
– Погоди, девочка моя. Дай мне поговорить о нем… Никто про него не знает, Агата, никто.
– А тетя Аня с тетей Машей? – удивилась та.
– Они не знают, – спокойно ответила Катя.
– Мама, как?! – поразилась Агата. – Я всегда думала, что у вас нет секретов…
– Ну вот, как видишь, один есть, – вымученно улыбнулась Катя. – Много было причин, по которым я так и не рассказала им про этот свой роман. Сейчас это уже неважно. Просто было лето…
1993 год
То лето будто и не начиналось вовсе. В начале мая установилась погода, не похожая ни на что: небо было серое, деревья, вроде бы распустившиеся, но словно не до конца, – тоже серыми. Листья на них очень быстро из нежно-зеленых стали пыльными, серыми, тусклыми… Дождей не было, но постоянно казалось, что эти серые облака вот-вот превратятся в грозовые тучи, и начнется ливень, и не теплый, веселый, каким положено быть летнему ливню, а холодный, затяжной, с ветром, заворачивающим наружу края зонтов. Так прошел май, перемежая эту серую погоду сначала «черемуховыми» холодами, потом – «сиреневыми», когда приходилось доставать с антресолей оптимистично запакованные в коробки демисезонные сапоги и, выходя из дома, заматывать шею теплым шарфом.
Начался июнь, ветреный и холодный, и казалось, будто май и не заканчивался, и «черемуховые» холода вместе с «сиреневыми» пришли по второму и третьему кругу.
Катя подумала тогда: «Бессезонье какое-то…»
И правда, на календаре был уже июнь, а на улице – не то ранняя осень, не то поздняя холодная весна. Дни ее тянулись, один похожий на другой, ничем не запоминаясь. Утром Катя просыпалась и в первые секунды по привычке чувствовала себя счастливой: ей даже чудилось, что на ресницах играют солнечные лучики. Однако она открывала глаза, и снова видела серое небо, ветку тополя, царапающую оконное стекло, и промозглую спальню, почему-то переставшую в последнее время быть уютной и теплой. Настроение ее вмиг становилось мрачным, и Катя, злясь на весь мир, вытаскивала себя из-под одеяла и шла в ванную, чтобы хоть немного согреть не столько тело, сколько душу. Долго-долго, целую вечность стояла она под горячими струйками, но все никак не могла согреться: несмотря на то, что Катя вовсе не отличалась крупным сложением, этих тонких струек не хватало, чтобы обнять ее сразу всю. Поэтому она поворачивалась то одним боком, то другим, но, пока грелся один бок, второй от холода успевал покрыться мелкими противными пупырками. Почему-то в ванной, несмотря на наличие в кране горячей воды, было холодно. Катя долго не могла понять, в чем тут дело, пока не догадалась потрогать полотенцесушитель: он оказался ледяным.