– А то ить отец её точно убьёт за тебя, – сказала, обращаясь к Светочке.
Они и не подозревали, что маленькая Люся от крика Светочки проснулась, но по привычке крепче зажмурила глазёнки и притворилась, что спит. Пока бабушка и тётя Ира копошились возле Светочки, Люся приоткрыла один глаз и взглядом наткнулась на сидевшую в углу под окном Томку. Она сидела там непривычно тихая и испуганная, и Люсе стало так жалко её, даже жальче, чем Свету. Люся закрыла глаза и перед тем, как действительно заснуть, повторила про себя, как клятву, бабушкины слова: нельзя никому рассказывать, а то отец Томку убьёт.
Ни отец, ни мать так ничего и не узнали. А у Светланы у основания черепа навсегда остался небольшой шрамик, вокруг которого не росли волосы…
– Как хорошо, что я с тобой поговорила, Люся. Жалко, со Светой вот не успела. И с бабушкой… – сонно проговорила Тамара, когда Люся заботливо подоткнула ей одеяло.
Люся зашла на кухню и стала убирать со стола. На душе было тревожно – сестра так и не сказала причину неожиданного приезда, да и вела себя как-то странно.
Заметив лежащую на столе сложенную вчетверо газету, Люся машинально развернула её: из траурной рамки на неё смотрела старшая сестра.
– Све-е-еточка-а-а-а!
– Бабы, Анфиску не видали? – Близоруко щурясь, Роза вглядывалась в толпу женщин, каждый вечер ожидавших письмоносицу у кромки поля.
Стояла глубокая осень, но картошка была ещё не вся выкопана, и женщины дотемна ковырялись в холодной грязи, стараясь поспеть до заморозков. Рабочих рук явно не хватало, все мало-мальски здоровые мужики были на фронте. Четвёртый месяц шла война, и хоть деревня была невелика, всего-то десятка два дворов, однако уж три похоронки пришли. И из соседних деревень чуть ли не каждый божий день ветер доносил отголоски протяжных женских рыданий.