Двери самой темной стороны дня - страница 53

Шрифт
Интервал


И сейчас же за спиной шаркнули, приближаясь, – и он обернулся, растягивая движение до бесконечности, до боли в мышцах, словно зная, что ждет дальше, что увидит то, чего видеть не должен, и вначале не увидел ничего, а потом у него онемели конечности и в стянутом холодом животе стало сквозить. Глаз теперь отчетливо видел в нагромождениях пятен далеко в сторону протянутую черную тень и то, что могло служить её началом.

Оно было, как начало старого немого кино, как выход в сумасшедшее состояние. Темная неподвижная фигура, прислоненная к обломку светлой плиты.

И когда до него дошло, что это, он понял, почему не выдержал испытания тот молодой пьяный приор, о котором не говорили и о котором помнили, как помнят, как о плохой примете.

Он стоял не двигаясь. Нужно было время, чтобы отделить реальность от игр света, но он думал о другом. Теперь стало по-настоящему страшно. В памяти всплыло старое мрачное воспоминание, предостережение, которое он даже не помнил, что знал. На заброшенных кладбищах нельзя касаться могильной ограды. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Это было вторым главным правилом, чтобы вернуться тем, кем был.

Обходя, он задел одну из них локтем.

Ты слышишь шорох движения за спиной? – спросил его вкрадчивый голос.

Знаю, что слышишь. Так просыпается обратная сторона тебя. Самая темная из тех, каких ты когда-либо касался.

Ты держишь перед глазами старую книжку и видишь трюмы затонувших кораблей. Там в тесных проходах пробки из тел тех, кто не успел спастись. Были дети и были куклы и респектабельные джентльмены, топорами с пожарных щитов прокладывавшие дорогу к к опрокинутым палубам. Джентльмены с тактом сидели, говорили умные вещи, неспешно ходили и ласково трепали за щечку – но это было в другой жизни.

Редкую поросль гнилых кольев рядом делили деревья и темнота между ними. Дальше различалось затихавшее шуршание. Неясная угловатая фигура, до того прислоненная к мертвому возвышению, отделилась и, неловко размахивая непомерными конечностями, удалилась в непроглядный сумрак.

Гонгора догадывался, чья это работа. Отвлеченным сознанием он понимал, что на самом деле все не так просто, что его прославленное воображение, собственно, в событиях еще участия не принимало – оно пока только еще разминало свои не знающие жалости жесткие пальцы.