Они с мужчиной смотрят друг на друга с любопытством, но в ее взгляде сквозит отчаяние, а в его – веселье.
– Шамари Сипти, – произносит девушка, едва заметно склоняя голову в знак приветствия, и мужчина разражается отрывистым, тявкающе-лающим смехом.
– Уже много лет никто не называл меня шамари. – Кажется, он искренне забавляется, хотя на ее лице не появляется даже тени улыбки. – Да и имени я теперь лишен, – добавляет он чуть тише и уже без веселья.
– Вы лишены только имени семьи, – спокойно замечает девушка, прямо смотря на Сипти.
Тот тянет что-то нечленораздельное и, вытянув шею, чешет припорошенный седой щетиной острый подбородок.
– А ты, значит, Джабел, – наконец произносит он, глядя на нее из-под кепки. Тень все еще падает на его лицо. Девушка кивает. – Вот уж не думал, что буду болтать среди ночи с кем-то из вашего клана!
Джабел пожимает плечами, подходит к скамейке, хмурится, видя сырые пятна на деревянных брусьях, и проводит над ними рукой. Мгновение ничего не происходит, а затем в воздух взвивается облачко тонкого пара, и Сипти чувствует, как высохшее дерево передает его старым костям свое тепло.
Джабел успевает поднять глаза на Сипти прежде, чем сам он успевает спрятать во взгляде зависть.
Некоторое время они смотрят друг на друга, откровенно разглядывая. Джабел наконец может изучить острые линии его лица, худобу, свойственную пожилым людям, и яркий изумруд глаз – и думает, что даже сто пятьдесят лет в человеческом мире не стерли характерные для лисов черты. Сипти думает, что она – типичная представительница правящей семьи своего клана: оливковая кожа, унаследованное от множества поколений предков выражение превосходства во взгляде, угольно-черные волосы. Вопреки обычаям их родного мира, сейчас они не заплетены в сложную прическу из множества косичек, а свободно перекинуты через плечо, и легкий ветерок колышет тяжелые пряди.
– Что же ты хотела, шеру Джабел? – церемонно спрашивает Сипти, намеренно использовав словечко из языка их общей родины.
Джабел смотрит на него еще пару секунд, а потом наконец произносит:
– Хотела спросить, каково постоянно жить среди людей. Каково обходиться без истинного облика.
Веселье, пусть и притворное, сходит с лица Сипти, и взгляд его становится серьезнее.
– Трудно, – произносит он, и в интонации его слышится печальная искренность, – но возможно.