Воцарилась тишина. Уайт тихо сидел на своем месте, но при этом уперся локтями в спинку кресла, и на его крупном красивом лице застыло ожидание. Пейдж догадывался о его чувствах. Если найденная в теле судьи пуля оказалась 38-го калибра, это означало для него конец.
Судмедэксперт, доктор Галлатин, взволнованный и нервный, вошел в кабинет с портфелем в руке.
– Доброе утро, доктор! – приветствовал его полковник Маркуис. – Мы ждали от вас новостей. Каков ваш вердикт? – Он подтолкнул два пистолета, лежавших на столе. – Мнения разделились. Одни считают, что мистер Мортлейк был убит пулей из револьвера «Айвер-Джонсон» тридцать восьмого калибра, выпущенной с расстояния около пятнадцати футов. Другие полагают, что его убила пуля из пистолета «Браунинг» тридцать второго калибра с расстояния около двадцати пяти футов. Кто из них прав?
– Никто, – ответил судмедэксперт.
Полковник Маркуис медленно опустился в кресло.
– Что вы имеете в виду под словом «никто»?
– Я сказал «никто», потому что обе стороны ошибаются, сэр. На самом деле судья был убит пулей из пневматического пистолета «Эркманн», предположительно, двадцать второго калибра с расстояния около десяти футов.
Маркуис и глазом не моргнул, но Пейдж догадывался, что старый сыч редко в жизни получал столь неожиданные известия.
Он по-прежнему сидел выпрямившись, холодно глядя на хирурга.
– Я надеюсь, доктор Галлатин, – произнес он, – что вы трезвы?
– Совершенно трезв, к сожалению, – усмехнулся тот.
– И вы уверяете, что был произведен еще и третий выстрел в комнате?
– Мне ничего не известно об этом деле, сэр. Я только знаю, что судью застрелили с довольно близкого расстояния, – Галлатин открыл маленькую картонную коробку и вытащил плоский кусочек свинца, – этой пулей из пневматического пистолета «Эркманн». Более известен армейский пистолет «Эркманн», он намного тяжелее. Но и этот – весьма опасная вещица, потому что гораздо мощнее обычного огнестрельного оружия и к тому же почти бесшумный.
Полковник Маркуис повернулся к Уайту:
– Что вы можете сказать по этому поводу?
Вероятно, Уайт был так взволнован, что забыл о своей роли просветителя и социального реформатора и заговорил теперь как школьник, с раздражением:
– Вот, я говорю! Честная игра! Я знаю об этом не больше вашего.
– Вы слышали еще один