Уэнсдей не реагировала. Она была занята. Рассматривала. Свет и холод шли из мертвого чудовища. Этот ужас был довольно просто скроен. В нем было мало чего, кроме круглой пасти диаметром метра два. И цилиндрического тела, которое начиналось пастью и заканчивалось хвостом, но далеко не сразу. Где-то через семь метров. Синевато-серое. Ни лап, ни шерсти и, что страшнее, – без глаз.
Карина замолчала. Уэнсдей очень медленно, шажок за шажком, приближалась к чудищу. Она собиралась ткнуть пальцем в раскрытую пасть.
– Скажи, когда без глаз – страшно? – Уэнсдей резко обернулась и закрыла глаза ладонью.
Карина молча кивнула. Обычно после фирменного крика она теряла голос. А еще после ее выступления в течение суток кто-то рядом умирал. Карина О’Келли не была тому причиной. Она была всего лишь вестником, как и все в ее клане банши.
Уэнсдей все-таки не удержалась. Прикоснулась. Положила руку на кожу чудища чуть дальше челюстей. Будто сомневалась – погладить или нет. Холодная, очень холодная, шершавая. Аддамс вспомнила, что кожа акулы почти такая же. У старых акул часто кожа такая, будто хищник перенес пару десятков пластических операций. Где-то как новенькая, гладенькая, а где-то – старая, в шишках и рубцах. Чем дольше живешь, тем чаще тебя кто-то норовит укусить. Акула растет всю жизнь. И зубы новые растут, и новая кожа появляется.
Эту безглазую тварь обкусали везде, кроме челюстей. Там кожа была явно старше и толще. Уэнсдей решила изучить зубы. Ничего общего с акулой. Даже на зубы не очень похоже. Скорее, жернова. Круглые, серые. Чтобы не кусать, а молоть.
Уэнсдей отступила. Слишком холодно. Ее бил озноб, мороз от пасти толкал, заставляя отступать. Аддамс посмотрела на руку, которой касалась странной кожи чудовища. Пальцы не гнулись. Ей стало интересно: если повторить эксперимент, может, они вообще сломаются?
Самым странным был хвост. На нем вообще кожи не было. Только кость и какое-то мясо. Будто вон с того места ее кто-то начал грызть и бросил.
И еще тут пахло. Не льдом и холодом. А… В детстве Уэнсдей Аддамс пыталась ухаживать за дворняжкой, надеясь, что из нее вырастет большой свирепый волкодав. Еды носила много, чтобы рос быстрее. Все съесть щенок не успевал. И вот от того, что оставалось, пахло очень похоже.
– Уходим! – Уэнсдей отступала, не отрывая глаз от кости.