Своего жилья они не имели, если не считать маленького домика в Верх-Алеусе, в котором жили после смерти прппрабабушки. Машины не купили. И разговоров даже таких не вели. Когда мой дед был пацаном, ему купили с рук велосипед. Помню, за пять рублей. И он научился кататься, разбив перед этим коленки. И долгие годы велосипед служил верой и правдой. Где он сложил свои стальные кости, этого он уже не помнил. Дом в Затоне, в котором жила семья дедушки, когда он родился, уже нет. Построен он был до войны или во время войны. Другого дома, в котором прошли его детство и юность, тоже, скорее всего, нет. Это были первые дома, построенные в Затоне, когда там открылся завод.
Когда умерла прапрабабушка они из Новосибирска переехали в Верх-Алеус в ее домик. После смерти прадедушки дед маму забрал к себе, а их домик продал за тысячу рублей председателю сельского Совета. Это чуть побольше стоимости бутылки водки. Было это в 1998 году. Конечно, того домика тоже сейчас нет. Скорей всего раскатали на дрова. А на его месте построили новый дом.
От прадедушки осталось несколько сберкнижек. С каждой зарплаты он относил деньги в сберегательную кассу. Оставлял ли он что-нибудь, не знаю. Зачем он клал деньги в сберкассу, он не говорил. Дед решил получить отцовские деньги. Всё лето ездил то в Ордынск, то в Карасук. В Ордынске ему говорили, что он должен подавать в суд заявление там, где живет, то есть в Карасуке. А в Карасуке ему говорили, что заявление нужно подавать в Ордынске по месту жительства отца. Может быть, тогда было тайное указание сверху тормозить подобного рода дела. Всё-таки в стране был кризис, зарплату не выплачивали годами.
Бесчисленные встречи с адвокатшей, уже глубокой пенсионеркой, так ничего и не дали. В конце концов, она просто исчезло. И никто из ее коллег не говорил, где ее можно найти.