Я никогда в жизни не рисовала, и уж точно мне не нужны рисунки, чтобы помнить, что Лидии Норт нужен отвар сушеного девичьего златоцвета, перечной мяты и имбиря с давленым розмарином и тысячелистником. И сработает этот отвар, только если шестьдесят дней вымачивать травы в коньяке. Тогда получается полезная микстура, и я всегда стараюсь держать такую в своих запасах. А если ужасные головные боли Лидии стали еще хуже, виноват ее муж и все, что он заставил ее пережить в последние месяцы. И вообще, он так самоуверенно предполагает, что я буду нянчиться с его женой, что мне приходится прикусить кончик языка, чтобы ему не ответить.
Мы долго молчим, потом Норт наконец поворачивается к моему мужу:
– Жду результатов съемки к концу месяца. – С этими словами он выходит во двор и вскакивает в седло. Пес послушно трусит за ним.
Эфраим отпускает мое платье и берет с рабочего стола кривой клинок. Слушая, как звук копыт исчезает вдали, он постукивает плоским краем клинка о ладонь. Из всех его инструментов этот больше других напоминает нечто, чем можно искалечить человека.
– Презренный раб жил слишком долго, – бормочет он себе под нос и, описав в воздухе аккуратную дугу, с силой опускает клинок на чертежный стол. Тот вонзается в доску и вибрирует, а бледная древесина в разрезе сияет, как открытая рана.
Я с подозрением кошусь на мужа.
– Опять ты Шекспира читал.
Эфраим пожимает плечами и высвобождает клинок.
– Мне нравится, как он формулирует оскорбления.
– Тогда для человека вроде Норта ты можешь что-то и получше подобрать.
Я люблю улыбку своего мужа. Она преображает его стоическое лицо – сразу видны два ряда ровных зубов, от глаз разбегаются смеховые морщинки.
– Этот безмозглый брюхач, ослиная башка, поганый ублюдок, грязная куча сала!
– Ну так вот, – говорю я, – твоя безмозглая куча сала забрала мои чернила. Как возвращать будешь?
Он бросает нож на стол.
– Куплю тебе еще.
– Эта штука мне напоминает о мести, – говорю я ему.
– Какая штука?
– Твой нож.
– А неплохое имя для клинка. – Он берет клинок со стола. Проверяет балансировку на ладони и снова опускает на стол. – Значит, будет Месть.
Потом Эфраим поворачивается к широким двойным дверям, через которые ушел Норт, и хмурится.
– Ты поедешь? – спрашиваю я. – На съемку? Я подслушала ваш разговор.
Он чешет за ухом.