– Тут все свои, – нерешительно начала было я, но Клава, трезво оценив обстановку, перебила меня.
– Мы трое, – она ткнула пальцем в себя, в Нину и в Михаила, – живем и работаем по соседству, у господина Бангера. И мы вовсе не тайком пришли сюда. Господин Бангер разрешил нам встретить Новый год с нашими друзьями. Вы можете справиться об этом у него.
– Разрешил… Это мы еще узнаем! – пробурчал жандарм (видимо, фамилия деревенского предводителя гестапо как-то подействовала на него). – Но, как бы там ни было, вы трое сейчас же отправитесь домой. Зофорт! И запомните: для всех «восточников» без исключения правила едины. Попадетесь здесь еще раз – разговор уж другой будет. Все! Вег, вег… Лось!
Так и ушли наши гости несолоно хлебавши, даже не переступив порога комнаты. Вслед за ними удалились и жандармские держиморды. Перед уходом они еще поорали на нас (особенно почему-то на меня), грозили – за то, что принимаем гостей, посадить всех на недельку-другую в «холодную», а при повторном нарушении правил – даже упечь кое-кого в концлагерь.
Наступивший вскоре Новый год мы встретили понуро, невесело. Некоторое оживление внесла своим рассказом Нинка. Она, оказывается, вспомнила о звезде на елке и проскользнула незаметно в комнату, когда жандармы были еще в кухне. Щелкнуть включателем не решилась, сорвала звезду впотьмах (поэтому и елка свалилась со своей подставки). Затем, опасаясь привлечь к себе внимание, не пошла обратно, в кухню, а спряталась, замирая от страха, между дверью и двухэтажной кроватью ребят. Когда же жандармы вошли в комнату и зажгли свет, они не увидели Нинку, так как распахнутая дверь заслонила ее. Это она уже позднее незаметно выбралась из своего укрытия и встала возле окна. Нинка так крепко сжимала в руках злополучную звезду, что на коже надолго остались белые рубцы. Хвастаясь, она демонстрировала всем свои ладошки и прямо-таки купалась в низвергающемся на нее потоке заслуженных похвал. Ай да Нинка! Ай да наша умница-разумница! Ну надо же, какая она смышленая да проворная!
А я… а я, надо признаться, совсем упала духом. Ведь это только из-за меня нагрянула к нам с облавой жандармерия, и только по моей милости так скучен, невесел наступивший новогодний праздник. Вдобавок Мишка сказал серьезно, без обычного ехидного подтрунивания: «А я знаю, ту, май-то, кого искали эти „лягавые“ – конечно, не посторонних „остарбайтеров“ и даже не поляков». Он в упор уставился на меня: «Кому-то из нас следует, май-то, крепко поостеречься!»