Страстный поцелуй - страница 12

Шрифт
Интервал


Максим, ощущая, что сейчас – подходящий момент для откровенности, задал вопрос, который крутился у него на языке с момента их знакомства:

– Скажи, почему ты стала художницей? – его голос прозвучал тихо, но в нём сквозило нечто большее, чем просто любопытство. Он искренне хотел понять, что её привело к такому выбору, почему она выбрала именно такой путь.

Елизавета вздохнула, её глаза на мгновение затуманились, и она слегка отвела взгляд, как будто размышляя, стоит ли отвечать на этот вопрос. Прошлое для неё было чем-то болезненным, но при этом именно оно помогло ей найти себя, найти свой голос в искусстве. Она редко делилась этим с другими, но сейчас, рядом с ним, ей хотелось говорить честно.

– Ты знаешь, – начала она, опустив глаза на свою чашку с кофе, – когда-то я думала, что моя жизнь будет совсем другой. Я мечтала о спокойном будущем, может, о семье и тихом счастье. Но всё изменилось после одной встречи… и разрыва, который перевернул мою жизнь.

Её голос звучал спокойно, но Максим уловил в нём оттенок грусти и лёгкой горечи. Он понимал, что её слова скрывают не просто воспоминания, а нечто большее – боль, которая когда-то оставила шрамы на её сердце.

– Он был важным для тебя человеком? – спросил Максим осторожно, стараясь не вторгаться в её личное пространство, но не мог удержаться от вопроса, слишком поглощённый желанием понять её глубже.

Она кивнула, слегка улыбнувшись, но в её улыбке было нечто печальное.

– Да, – ответила Елизавета тихо. – Мы были молоды, полны мечтаний и планов. Он был одним из тех людей, что могут очаровать с первой минуты. Я верила ему, как никому другому, и думала, что с ним у меня будет будущее.

Она замолчала, её пальцы нервно теребили край кофейной чашки, и Максим почувствовал, что в этот момент он увидел её уязвимость, её настоящее лицо, скрытое за лёгкостью и независимостью.

– Но он предал тебя? – предположил Максим, и его голос прозвучал немного резче, чем он хотел. Он не терпел предательства, и мысль о том, что кто-то причинил боль Елизавете, вызывала в нём неожиданное возмущение.

Елизавета улыбнулась, но её глаза потемнели, как будто в этот момент она вернулась к тем воспоминаниям, которые старалась забыть.

– Не совсем, – сказала она, глядя вдаль. – Это было скорее разочарование. Он хотел, чтобы я была кем-то другим, чтобы я соответствовала его представлениям. В конце концов, он ушёл, оставив мне лишь чувство пустоты. Я была разбита, но именно тогда я нашла себя в искусстве. Живопись стала для меня способом исцелиться, выразить те чувства, которые оставались внутри.