* * *
Прежде чем рассуждать о садизме, нужно уяснить себе, что в силу амбивалентности инстинктов, подтверждаемой психоанализом, этот психоневроз всегда встречается в сопровождении своей неотъемлемой противоположности, мазохизма. Подобное сосуществование может показаться удивительным лишь на первый взгляд. В садизме, равно как и в мазохизме, речь, говоря несколько упрощенно, идет о реальной или символической связи жестокости с любовным наслаждением. Проявляем ли мы сами жестокость в отношении любимой женщины или эта женщина ведет себя жестоко по отношению к нам – желаемый результат в обоих случаях одинаков. Единственное различие носит, так сказать, чисто технический характер, так как во втором случае сам субъект становится объектом [жестокости].
В некоторых случаях подобный переход от активного к пассивному или наоборот совершается без какого-либо эмоционального переключения, и соединение этих двух противоположностей оказывается столь тесным, что дает Фрейду основание утверждать, что подобная инверсия никогда не вызывает «полного потрясения инстинктов», так что изначальный импульс в той или иной мере сосуществует с производным, «даже в тех случаях, когда процесс трансформации был очень интенсивным». Непостижимый для человека непосвященного, этот феномен не представляет никакой тайны для того, кто постиг поразительную пластичность человеческой души, находящейся под воздействием страсти.
За сто лет до того, как Шренк-Нотцингом был введен термин алголагния (от двух греческих слов: αλγος – боль, λαγνεια – соитие), соединивший в одном слове понятие причиняемой другому и причиненной себе самому боли, необходимой для получения полового удовлетворения, в романах де Сада не было ни одного героя – как мужского, так и женского пола (за исключением Жюстины, о чем речь пойдет дальше), – который не демонстрировал бы своим поведением неизменное соединение садизма и мазохизма. Все эти Нуарсеи, Сен-Фоны, Жюльетты и Клервиль ищут в пассивном бичевании как таковом повод для сладострастия, редко сопровождающегося физиологическим удовлетворением.
При всей их жестокости эти персонажи в изобилии снабжают нас примерами самых разных форм мазохистского поведения. Раскрыв наугад том «Жюльетты», мы сразу же наталкиваемся на два следующих эпизода: Сен-Фон просит Жюльетту душить его, в то время, как он совершает акт содомии с Пальмирой; несколько дальше та же Жюльетта обращается к Делькуру, нантскому палачу, со следующими словами: «Прошу вас, бейте меня, оскорбляйте меня, секите меня». А когда тот производит над ней все эти жестокости, Жюльетта восклицает: «О, Делькур, божественный разрушитель человечества, обожаемый Делькур, которого я принесу в жертву наслаждению, сильней охаживай твою потаскуху, оставляй на ней следы твоих ногтей, она жаждет этих отметин. От одной мысли, что я истекаю кровью от твоих ударов, у меня голова идет кругом; о, мой милый, только не щади меня…».