– Если тебе нужен просто секс, так вызови шлюх. В чем проблема? – я поежилась.
– Если бы они были мне нужны, я бы именно так и сделал, не сомневайся, – в его голосе четко слышалась усмешка.– А ты – моя гостья. И ты останешься здесь до тех пор, пока я не решу иначе.
Я пыталась найти в его глазах хоть каплю человечности, но видела только лед. Он не знает жалости? Сочувствие ему незнакомо?
Но ведь когда мы были в бассейне, он вел себя иначе.
Он был другим!
Не няшкой, конечно. Но что-то человеческое в нем точно было. Живое. Откровенное.
– Сейчас принесут еду. Ты должна перекусить.
– Я не голодна, – прошептала я.
Он скептически поднял бровь, но ничего не сказал, просто продолжая смотреть на меня. Его взгляд говорил мне больше слов. Он был хозяином здесь. И я – его пленница, а не гостья.
Прошло несколько мучительных минут. Я почти не двигалась, боясь раздражать его. Наконец, решившись, я вновь заговорила:
– Почему ты не отпускаешь меня? – от страха даже пришлось кашлянуть. – Что тебе от меня нужно?
Он вздохнул, будто устал от моих вопросов.
Поднялся, бросил смартфон на постель. Засунул руки в карманы брюк и подошел к окну.
– Я уже говорил, что не люблю отвечать на одни и те же вопросы. Прекрати задавать их.
Меня затопило отчаянием.
– Пожалуйста, отпусти меня! Я не хочу здесь быть! Это преступление, удерживать человека против его воли!
– Ты уйдёшь, когда я решу, – повторил он спокойно.– Если ты переживаешь за работу своей кофейни и упущенную выгоду, то я возмещу все твои убытки. Это не проблема.
Я выпрямилась, как будто мне в позвоночник вбили острый кол.
Возместит убытки?
То есть заплатит за то время, пока я тут получаю оргазмы?
В душе поднялась буря. Злость плеснула из меня, топя даже благоразумие.
– Ты сказал, что не любишь шлюх, – жестко и четко проговорила я.– Но предлагаешь заплатить мне. В таком случае, чем я отличаюсь от обычной проститутки?
Султан медленно развернулся ко мне.
Я плохо видела его лицо, света в спальне было недостаточно. Но что-то в нем изменилось. Это чувствовалось даже на расстоянии.
И это испугало меня еще больше.
Что, если я его разозлила своим выпадом? Что, если он решит, что пленницам положено помалкивать, а не бросаться громкими словами?
Но молчать я уже не могла.
Сколько это может продолжаться? Я что, так и останусь рабыней какого-то человека, которого даже не знаю?