Она подожгла тщательно скрученную самокрутку, что уже нелепо торчала из моего рта.
– В чем смысл жизни, Мартин? – неожиданно для меня Иисус задала вопрос.
– Она это спрашивает у всех при знакомстве, – хрипло заметил ее друг, задерживая очередную порцию дыма в легких.
– Я считаю, что гедонисты в этом плане ближе остальных подошли к правильному ответу. Но себя отнести к ним не могу, – разболтался я.
– Разве я говорила о тебе? Жизнь слишком многогранная, – Иисус с придыханием взрывала эгоистичные нормы моего ума. – Как ты мог забыть, допустим, о муравье, что ползает по твоим брюкам, старательно уворачиваясь от безмерных рук?
Я наклонил голову и увидел вселенную в крохотном насекомом. Взял ее на палец и выпустил из плена.
– Никогда не думал о смысле муравья, – разочарованно произнес я. – Все другие, которых ты спрашивала, как полагаю, поступали так же?
– Да, – без доли огорчения ответила девушка, – в основном, их мысли ограничиваются размножением и самоудовлетворением.
– А к чему же привели твои размышления о насекомых?
Мимика Иисуса выразила легкое изумление. Словно в подобных разговорах она не получала взаимности.
– Я сделала вывод, что материя преображается только для собственного изменения. От бактерий, вырабатывающих кислород, она перешла к человеку, чья ядерная сила разрушает природу. Звездная пыль соединяется, образует бесчисленные миры, где по принципу случайности она становится чем-то осмысленным. Мы, как ступень, существуем ради возможных перемен.
– Значит, – я собрался, – мне необходимо просто быть частью эволюции?
– Это значит, Мартин, что нужно самому искать ответы, если они тебе требуются.
Спустя некоторое время, казавшееся бесконечностью, Иисус и Кристиан, имя которого я узнал дважды, провожали мое ватное тело к его пристанищу. Химия природы после третьей самокрутки стала непредсказуемой. В сумерках, ожидая зеленый свет, я неожиданно оказывался на дороге за тротуаром в десяти метрах от пешеходного перехода. Но Кристиан, обнимая, тянул меня в положенное место. В конце нашего путешествия улыбка Иисуса отражалась в моих красных глазах. Последние тридцать шагов к невысокой лестнице дома, осмелев до изменения классики 1, я повторял:
– В тот великий час, когда
Воззвала к звезде звезда,
В час, как небо все зажглось
Влажным блеском звездных слез,