Романов польщенно улыбается в бороду, а я, обернувшись к Пушкареву, выразительно показываю ему кулак. Хитрый стрелец в ответ только делает жалобную рожу, дескать, каюсь, прости дурака… Я сам знаю, что после того как мы с ним плечом к плечу стояли на московских валах, отбиваясь от поляков и воровских казаков, ничего ему не сделаю, но острастку иногда давать надо.
– Что там у Корнилия?
– Совсем забыл, милостивец, – хлопает себя по голове Анисим, – разродилась Фимка его!
– Да ну?
– Ага, нынче ночью, крепкий такой мальчишка!
– Ну, хоть одна хорошая весть! Крестины когда?
– Да как прикажешь государь, так и окрестим.
– Надо бы навестить молодого отца… Все, решено, нынче же поедем да проведаем.
Известие и впрямь было радостным. Михальский перед самым походом на Смоленск женился на спасенной нами некогда девице Шерстовой и жил с молодой женой в любви и согласии. Единственное, что омрачало его семейную жизнь, это отсутствие детей. Бедной Ефимии никак не удавалось забеременеть, что окружающими однозначно трактовалось как божье неудовольствие. Конечно, в глаза сказать это царскому ближнику, прославившемуся как государев цепной пес, никто не решался, но по углам ведь шушукались! Так что когда его супруга, наконец, понесла, все, включая меня, восприняли это как чудо. А уж удачные роды в пору, когда чуть ли не половина младенцев рождаются мертвыми, можно и вовсе считать даром небес. Я, глядя как мой верный стольник мается, еще накануне велел ему отправляться домой и быть рядом с женой. Надо сказать, что подобное сейчас совсем не принято, но Михальский посмотрел на меня с такой благодарностью, как будто я пожаловал его немалыми вотчинами да титулом мекленбургского барона в придачу.
Вечером, едва члены боярской думы разъехались по домам, мы с Никитой нагрянули к счастливому отцу. Жена его была еще слаба после родов, так что встречал нас сам хозяин.
– Какая честь, государь! – низко поклонился он, выходя навстречу.
– Да ладно тебе, – хмыкнул я, – вроде не в первый раз пожаловал.
Корнилий в ответ скупо улыбается, вспомнив, очевидно, как после смоленского похода я у него неделю куролесил, появляясь в кремле только на самых важных церемониях.
– На-ка вот тебе просфор царских, отдашь жене, пусть поправляется, – протягиваю счастливому отцу небольшой туесок с квасными хлебцами.