## Ослоп – дубина (устар.).
Впрочем, бой продолжался недолго; дядька Ефим с холопами ожесточенно рубился с татями, когда снова раздался громкий свист – и разбойники резко, как по команде, бросились врассыпную и исчезли в лесу, оставив на снегу своих побитых. Ратники недоуменно оглядывались, ожидая нового подвоха, но ничего не происходило. Наконец Истома, прислушавшись, произнес: «Мнится мне, скачет кто-то». И действительно, скоро всем стал слышен шум скачущих всадников, а затем показались несколько десятков конных ратников, окруживших место побоища. Главным у подскакавших ратников, как ни странно, был одетый в тулуп, поверх рясы, монах с густой ухоженной бородой и властным взглядом. Встретившись с ним глазами, дядька Ефим вздрогнул и, стянув с головы шапку, поклонился.
– Здрав буди, боярин…
– Иеромонах Мелентий перед тобой, Ефим, – прервал боярского сына монах.
Ефим, внимательно посмотрев на него, покачал головой и, вздохнув, проговорил:
– Благослови, отче.
Мелентий перекрестил Ефима и его ратников и, посмотрев на Федьку, хмыкнул:
– А новик что же в сброе запутался?
– Первый бой, отче, но не растерялся и взялся за лук, да пострелял татей немало, – заступился за Федьку дядя.
– Сын?
– Не мой, отче – Семки Панина, – отозвался Ефим и тут же, отвечая на невысказанный вопрос, пояснил: – тот погиб, когда ополчение с Ходкевичем билось.
– Вот оно как… – вздохнул монах, – царство небесное православному воину. Ладно, собирайтесь – вместе поедем, а то шиши## лесные обнаглели совсем – на ратников нападают.
## Шиш – разбойник.
Ефим с холопами оглядели друг друга: может, поранен кто, а в горячке боя не заметили. Но все, слава богу, обошлось, и можно было продолжать путь. Федька тем временем собрал свои стрелы и, наскоро обшарив тела татей, собрался сесть в сани, но монах остановил его:
– Ну-ка, парень, давай садись на моего коня, а мне с твоим дядькой потолковать надобно.
Новик, не переча, вскочил в седло настоящего боевого коня, на котором путешествовал святой отец, и увеличившийся отряд тронулся в путь.
Во время привала заинтересовавшийся таинственным монахом Федька стал приставать с расспросами к дядьке Ефиму, но тот, обычно словоохотливый, почему-то отмалчивался, а чтобы новик ему не надоедал – нагрузил того всякой работой. Федькино любопытство от этого только раззуделось, и он зашел с другого бока. Рубя лапник вместе с дядиным холопом Истомой, стал одолевать уже его. Старый ратник таиться не стал, и рассказал новику, что Мелентий в былые времена был, ни много ни мало, вторым воеводой в полку, где служили Ефим и Федькин отец. Что потом случилось, и отчего воевода оказался в монастыре, он не знал, да и парню посоветовал не выспрашивать. Дескать, много будешь знать – скоро состаришься. Дальнейшее путешествие проходило без приключений. Чем ближе к Москве, тем больше увеличивался их обоз от едущих на смотр боярских детей. Отряд получился большой, и тут уже не только тати, но и сам гетман Ходкевич, случись ему оказаться рядом, десять раз подумал бы, прежде чем напасть. Федька все время оживленно вертел головой, то разглядывая новоприбывших, то желая рассмотреть величественные храмы и богатые боярские хоромы, о коих он был наслышан. Однако, как прибывающие отовсюду ратники мало чем отличались от дядьки Ефима, так и пригороды Москвы не поражали воображение. Деревня она и есть деревня, разве что побольше чем Панино или Лемешевка. В саму столицу, впрочем, въехать сразу не получилось. Еще на заставе дворянам и детям боярским объявили государеву волю встать на Поганом поле и готовиться к смотру. Именно туда бояре с дьяками из Разрядного приказа приедут смотреть, как помещики к службе государевой изготовились. Еще велено было на скудость и разорение не жаловаться, а показать себя лицом: великий государь-де знает о бедах земли русской и паче меры ни с кого не спросит, а исправно справляющих службу пожалует.