– Еще как касается, господин граф! Есть вопросы, которые необходимо прояснить безотлагательно, и они будут прояснены!
Бригадир выглядел вполне внушительно и вдобавок своими длинными мощными руками загораживал выход.
– Да кто вы такой?! – напыщенно вскричал граф.
– Я бригадир Бешу, из сыскной полиции Сюртэ.
Граф де Меламар изумленно вздрогнул:
– Вы полицейский?! Но по какому праву вы находитесь здесь, в особняке Меламаров?!
– Я был представлен вам только по фамилии – Бешу, господин граф. Однако все, что я недавно увидел и услышал, обязывает меня сообщить мое звание: бригадир полиции!
– Все, что вы увидели… и услышали?.. – пробормотал граф де Меламар, заметно побледнев. – Но позвольте, месье, я не допущу…
– А вот это меня нисколько не волнует! – рявкнул Бешу, который явно позабыл о правилах вежливости.
Граф подошел к сестре, и они коротко и сердито переговорили о чем-то. Жильберта де Меламар была взволнована не меньше брата. Стоя рядом, они словно бы сплотились в напряженном ожидании вражеской атаки.
– Надо же, как развоевался наш Бешу! – шепнул Ван Хубен Жану.
– Да, я видел, как он все больше распалялся. Я его знаю, этого молодца! Сперва он артачится и ничего не желает замечать, а потом вдруг вскипает.
Арлетт и Регина также встали и приблизились к Жану, надеясь на его защиту.
А Бешу между тем продолжал:
– Я вас долго не задержу, господин граф, но у меня есть несколько вопросов, на которые я прошу ответить безо всяких уверток. В котором часу вы вчера вышли из дому? И тот же вопрос я адресую мадам де Меламар.
Граф молча пожал плечами.
Но его сестра, более сговорчивая, сочла разумным ответить:
– Мы с братом вышли отсюда в два часа и вернулись в половине пятого, к чаю.
– А после этого?
– После этого мы были дома. Мы никогда не выходим по вечерам.
– Ну, тогда я задам свой следующий вопрос, – иронически сказал Бешу. – Я очень хотел бы знать, чем вы занимались здесь, вот в этой комнате, вчера, между восемью вечера и полуночью.
Граф де Меламар злобно топнул ногой и жестом приказал своей сестре молчать. Бешу понял, что теперь никакая сила в мире не заставит хозяев дома заговорить, и это привело его в такой гнев, что он, будучи совершенно уверен в собственной правоте, без обиняков обрушил на них обвинения, ни о чем больше их не спрашивая; сперва он изъяснялся сдержанно, но затем уже едва не кричал: