Вейгела присела у ската, обняв колени, и, чуть наклонив голову, смотрела на лебедей застывших в воде, как нефритовые фигурки на стекле. Она скорее слышала, чем видела, как время от времени перепончатые, совсем утиные лапки птиц делают два-три движения под водой. Их движение возмущало глянец поверхности, и отраженные в воде густое синее небо и курчавые облака покрывались рябью. А после снова все застывало. Застывала вода, лебеди снова обретали недвижимость камня, видимость которой разрушало лишь их медленное, сонное дрожание век, и сад, казавшийся живым от неумолчного пения птиц и журчания воды, обретал покой. Только сердце Вейгелы не было покоя. Оно надрывалось и скулило от одиночества, и хотя разум Вейгелы был спокоен и холоден, как бывает он спокоен и холоден у людей, которые смирились со своей беспомощностью и, пожалуй, ничего уже не ждут, все же она не смирилась и все чего-то ждала
С кряхтением, показавшимся оглушительно громким на фоне стеклянной тишины, на островок в центре пруда выполз лебедь, отряхивая лапки от воды. Вейгела потянулась глазами к круглому остову и заметила стоявшую на нем фигуру, недвижимую и торжественную – настолько торжественную, насколько может себе позволить быть только мрамор, принявший не только форму и черты, но и несущий в себе частичку света великого человека. Со своего постамента, покорно склонив голову, на воду смотрел Войло Фэлкон.
Вейгела поторопилась встать и, отряхнувшись от приставших к одежде травинок, присела в приветственном жесте, в котором невольно отразилась вся ее королевская порода, веками складывавшаяся из новой и старой крови. В породе этой отразился и сам Войло.
– Дедушка, – тихо произнесла она, сопровождая свой жест поклоном, как бы извиняясь за невнимательность.
Известно было, что основатель династии был невысок и щупл, и в этой скульптуре автор явно польстил ему. И все же это была прекраснейшая из скульптур их прадеда. Он не был на коне, как часто было принято изображать великих полководцев, и в позе его не было ничего воинственного. Войло был изображен мягким, степенным юношей с лицом, достойным лика святого, без короны, без регалий, его высокий лоб пересекал венок из лавра с золотыми листьями, ярко сверкавшими даже в тусклых лучах заходящего солнца. Он держал на пальце бабочку, под его легким плащом, складками спускающимся к ногам, прятались нежные лилии, и лицо выражало смирение и прощение, которых, однако, удостоилось мало людей из числа его врагов.