Похоже, солнце не только ни облачка не оставило, но иссушило все у меня во рту. Я нахмурился и с чувством неприязни чмокнул губами. С моих губ снимай сколько душе угодно клочьев сухой жесткой кожи – слой, еще слой, потом еще слой. Я себя прямо какой-то змеей во время линьки ощущаю. Булавками я не пировал, но в горле колет и першит, словно перед выходом ложку-другую булавок перехватил. И на десерт, чтобы сильнее ощутить суровость мира – на сухих зубах горячая пыль скрипит так, что и глухой услышит. Я подвигал челюстью и действительно почувствовал на зубах твердые песчинки.
Я закашлялся и захотел напиться. Я положил видеокамеру на камни, ведь водяные ванны технике противопоказаны. Если ты кремень и запас выносливости и смелости в твоей крови выше крыши, такой, что раздавай просто за красивые глаза кому ни попадя, то терпеть долго жажду, а это та самая голова, выше которой мне не прыгнуть, я не смогу. Смело и с единственной мыслью об утолении жажды, похожей, скорее, на одержимость, я с силой надавил на рычаг. Вода такой мощной струей ударила из подающей трубки, что не только меня самого так забрызгало, что я стал похож на того, кого по пояс водой из ведра окатили, но даже почти вся поляна быстро превратилась в большую лужу. Впрочем, меня это не смутило и не взволновало. От нетерпения у меня глаза черной пеленой заволокло. Я, прильнув дрожащими губами к воде, с непреодолимой жадностью, которую я если и испытывал, то когда же это было – ай, не помню, а чтобы солгать, надо хотя бы вспомнить, о чем собираешься солгать, тогда получается, что никогда, – начал большими глотками вливать в себя воду, как в цистерну.
И вдруг случилось немыслимое. Неужели мир с ума сошел и превратился в дикую карусель, которую не то что не остановить совсем, но даже и не придержать на миг? Закрутил он меня, завертел, как очумелый. Я испуганно выплюнул воду и нервно отпрянул назад. И опять вдруг – слишком много таких вот неожиданных поворотов всего за несколько минут, хоть бы передышка была, чтобы все в привычку вошло, – вся эта история с вращением до тошноты и беспамятства раз – и оборвалась без суда и следствия.
Затемнение! Не низкий ли поступок красть, вернее, добросовестно заимствовать или даже еще более верно – добросовестно одалживать на одну сцену кинематографические фокусы: мне же надо как-то конкретную ситуацию показать конкретным способом? Я и показываю – затемнение! А когда затемнение прошло, первое, что я увидел, было мое отражение в луже. Вода из колонки перестала течь, потому что я не давил на рычаг, и поверхность ее стала спокойной и ровной. «Однако что случилось! Я ли это? Нет!!» – к своему ужасу и ошеломлению я понял, что превратился в такую же водоразборную колонку, из какой только что пил!