«…Знаю – тебе тяжело. Быть может, твои соратники уже пали смертью храбрых, но ты – ЖИВИ! Дома тебя наверняка ждут. Ждут и любят. И ради тех, кто любит тебя, ты должен жить. Живи, боец, живи! Я буду молиться о тебе…»
Злата читала дальше и дальше, и, сама того не замечая, она начала дрожать. И тетрадный листок, который девушка держала в своих пальцах, сейчас дрожал, как одинокий осенний лист на ветру.
Взор Златы устремлялся все ниже и ниже, пока не остановился на имени адресата.
Злата Корчагина.
– Это я? – вскинув голову, Злата устремила взгляд на Михаила.
Глядя на неё, он невольно сравнил её глаза с аниме.
Казалось, огромные, до края наполненные слезами глаза девушки, еще немного – и задрожат, совсем как восточном мультике.
– Ты. Ты написала мне это письмо, и я получил его очень вовремя, Злата. Знала бы ты как вовремя. Считай, ты спасла меня.
Злата перестала моргать. Признание Михаила оказалось столь искренним, что она просто не знала, как реагировать на него.
Ей верилось и одновременно не верилось, что она имела причастность к его спасению.
– Это правда?
– Правда, – Михаил задумчиво посмотрел на неё.
– Расскажи, пожалуйста, расскажи мне.
*************************
Два года назад
Звуки затихли.
Лишь непривычный гул в голове, напоминающий пульс сердца, то стихал, то вновь наполнял собой все пространство.
Что-то оказалось под его рукой.
Михаил попытался открыть глаза, но те отказывались слушаться его. Веки задрожали, с усилием приподнялись, и сквозь узкую щелку он увидел языки пламя, пожирающее ящики со снарядами.
Михаил с трудом повернул голову и увидел смятый листок в своей руке.
Понимание того, что БК (боекомплект) рванет в любой момент должно было подействовать на него отрезвляюще, но странным образом Михаила куда больше волновало то, что было написано на листке, который он только начинал читать.
Превозмогая жжение в плече, Михаил развернул бумажный листок и попытался сконцентрироваться на написанном.
Буквы, словно издеваясь, плясали перед его взором.
Михаил несколько раз моргнул, и, наконец, начал читать.
Позабыв о боли и чувстве обреченности, он все глубже проникался написанным. Казалось, он уже не тут, а там, сидит рядом с хорошенькой девушкой, и та, доверчиво глядя ему в глаза, просит его жить.
Рука Михаила задрожала.
Будто встряхнуло воина, окрылило. Сил прибавилось, да и желания выжить стало куда больше, чем полчаса назад.