Взгляд возбужденного народного законотворца остановился на тяжелом граненом графине, наполненном до самого горлышка питьевой водой, и таком же граненом стакане, которые в одиночестве томились на столе в ожидании своего рокового часа. Этот час настал… Сергей Петрович наполнил до самых краев стеклянный сосуд и, не раздумывая, освежил лицо ненавистного социал-патриота. В аудитории послышалось многоголосое дружное восклицание:
– А-а-а-ах!!!
– Бежим! – бросил звонко наконец-то прорезавшимся голосом молодой помощник и схватил за мясистую руку любимого дядюшку.
«Теперь точно будут бить», – пронеслось тревожным сигналом в мозгу у народного избранника, и он еще более усерднее засеменил толстыми ножками по направлению к спасительному выходу. Впереди убегающей с поля боя колонны несся генерал-губернатор. До конца не осознавая полный трагизм происходящего действа, Иван Иванович тяжело дышал и нервно на ходу кричал:
– Бред!.. Какой-то бред!.. Ей богу, бред!
Вслед за Гусем, подсчитывая мысленно процентные показатели и неутешительные возможные варианты потерянного рейтинга, улепетывал глава избиркома. Замыкали колонну спринтеров представители московских «трудовых резервов».
Перед тем, как покинуть помещение, Сергей Петрович остановился и обратился с заключительными пояснениями к потрясенным представителям журналистских изданий, наблюдающим в недоумении за происходящим аншлагом:
– Это провокатор! Не верьте не единому слову этого человека! Это пятая колонна, иностранный агент! Друзья мои… Это враг!
Казнокрадов собирался выдать еще несколько обличающих эпитетов в отношении разбушевавшегося социал-патриота, но грозные и решительные крики «Убью!» действовали убеждающе на народного избранника и способствовали открытию второго марафонского дыхания и максимально возможному ускорению. Дружная команда спортсменов переместилась без видимых потерь за пределы опасного конференц-зала, и теперь только входная дверь разделяла враждующие политические стороны друг от друга. Изнутри в адрес московских искателей приключений и местных властных представителей реактивными раскатистыми залпами сыпались всяческие угрозы и проклятия. Мощная армейская психологическая атака сопровождалась гулкими тяжеленными ударами и попытками вынести заклятое препятствие. Казнокрадов, Гусь и Хлыстов навалились телами, словно на амбразуру, на дверной проем и всеми силами удерживали оборону. Михаил в свою очередь панически дышал и лихорадочно рыскал глазами по сторонам в поисках какого-нибудь оружия или, на худой конец, пожарного щита с ударно-штыковым инвентарем. Оказаться невооруженным один на один в рукопашном бою с военным командиром Хамовым было равносильно самоубийству. Принять лютую и ужасную смерть от гомофобного полковника и посмертно увековечить свое светлое имя в пантеоне «Великой Руси» не входило в ближайшие перспективы молодого помощника. Силы предательски покидали «трех богатырей» с каждым новым ударом, и шансов на спасение не оставалось. После очередной порции отборного армейского мата и смачного, ощутимого даже сквозь дверное пространство пинка, послышался болезненный, а затем радостный крик губернатора Гуся. Между двумя мягкими половинами он ощутил грубый инородный предмет, который впоследствии был распознан пятой чувствительной точкой Иван Ивановича как находящийся в замочной скважине металлический ключ! Гусь громко пукнул.