Мэри-Роуз провела большую часть воскресного утра упаковывая всякие памятные безделушки. Она укладывала их в картонные коробки, не давая себе труда подписывать, что куда помещает, и на каждом шагу раздумывая, без чего они легко смогут обойтись после переезда. Когда она доставала из шкафа последние одеяла, к ее ногам упала какая-то смятая фотография. Мэри-Роуз осторожно подняла ее, перевернула, и в тот же миг по ее телу пробежала дрожь, а руки внезапно окоченели, словно она держала ледышку.
Прежде чем вновь посмотреть на снимок, ей пришлось присесть на кровать и сделать несколько глубоких вздохов: много лет назад она сама спрятала его, чтобы заглушить слишком острую боль. Фотография утеряла былую четкость, но давала возможность разглядеть силуэты трех человек – мужчины, женщины и ребенка; все трое, обнявшись, улыбались в кадр. За ними в лучах закатного солнца красовался недостроенный корабль.
Снимок изрядно поблек, но это вовсе не мешало Мэри-Роуз, ибо она и так знала, что волосы мужчины черны как смоль, а за очками прячутся самые синие в мире глаза, такие же, как и у мальчика. Она ощутила укол в сердце, в самой его глубине, и горло сжалось от застарелого яда бесплодных сожалений и укоров. Еще несколько глубоких вздохов, и она уже смотрела на улыбающиеся губы ребенка, его влажные блестящие волосы такого же каштанового оттенка, как и у обнимавшей его зеленоглазой женщины.
Из-под овальных стекол очков Мэри-Роуз скатилась слеза. Она вспомнила время, которое провела на старой корабельной верфи Сан-Ремо. В те дни ее единственной мечтой было стремление узнать, каков мир там, за пределами острова. Тогда ей были неведомы ни страх перед неизвестным, ни упреки, ни обязательства и сомнения. Она вздохнула. Прошло уже тридцать пять лет, и МэриРоуз себя не узнавала. В какой момент она перестала быть собой? Когда позволила развеяться всем своим мечтам? Эти вопросы было слишком больно задавать. Теперь же ее пугало туманное будущее вдали от этого дома, а старая фотография лишь напоминала о том, что жизнь пошла вовсе не тем путем, который она себе наметила. Мэри-Роуз последний раз бросила взгляд на снимок, убрала его в коробку и пошла на кухню.
Внизу, в плохо освещенном захламленном подвале, служившем мастерской, сеньор Грейпс трудился над миниатюрной моделью корабля. Собственно, этим он занимался всякий день, и даже сегодняшний не стал исключением. Сквозь круглые иллюминаторы, встроенные по всему периметру комнаты, пространство пронизывали плотные, почти осязаемые лучи солнечного света. Все, как и прежде, лежало на своих местах. Сложенные картонные коробки привалились боком к стиральной машине и сушилке, а поверх них громоздились стопки книг. Рядом с опреснительной установкой и гигантской емкостью, снабжавшей жилище питьевой водой, кучей были свалены старые электроприборы, а за потрепанной клетчатой занавеской, почти вплотную примыкая к его рабочему столу, пряталась кладовка для продуктов, теперь почти пустая.