– Давайте начнем сначала. Как зовут вашего мужа? – спрашивает гостья.
– Мартин. – Я беру с полки баночку с чаем.
– И он из Лос-Анджелеса?
– Не совсем. Родом он с востока, а в Лос-Анджелес приехал несколько лет назад.
– Значит, вы с ним познакомились в Лос-Анджелесе?
Либо своей новой подруге я открываю всю правду, либо выдумываю гору лжи, которую мне придется помнить до конца жизни. Впрочем, рано или поздно правда все равно выплывет наружу. Может, и имеет смысл посмотреть, как посторонний человек отреагирует на мой поступок. Тогда хоть буду знать, можно ли рассказывать свою историю людям, не опасаясь, что меня станут осуждать. В общем, выбор небольшой: либо правда, либо ложь.
Я смотрю на Кэт, а она в это самое мгновение поднимает глаза на меня. Кэт знает достаточно. Не стоит лгать перед этой малышкой, которая только-только начала мне доверять. Ее доверие мне нужно даже больше, нежели дружба Либби, и так, я знаю, будет всегда.
Ставлю баночку с заваркой на кухонный стол и снова сосредоточиваю внимание на гостье.
– Я познакомилась с Мартином не в Лос-Анджелесе. Я познакомилась с ним месяц назад здесь, в Сан-Франциско. На паромном вокзале.
– Познакомились месяц назад? – повторяет Либби, вытаращив глаза.
– А через несколько минут знакомства я поехала с ним в здание суда, и мы там зарегистрировали наш брак.
Либби на мгновение теряет дар речи, но секундой позже спрашивает с нескрываемой тревогой в голосе:
– Он что – заставил вас?
– Нет. Он меня не заставлял – попросил. Сделал предложение в письме несколькими неделями ранее. И я ответила согласием.
– Но… вы же его прежде в глаза не видели!
– Не видела. Лично мы знакомы не были.
– Господи помилуй! Зачем вы на это пошли?
Чайник начинает свистеть, и я убавляю пламя. Заваривая чай, я рассказываю ей, без лишних подробностей, о том, как иммигрировала в Америку. Рассказываю про свою ужасную работу и жуткие трущобы в Нью-Йорке. Про то, как однажды увидела в газете объявление Мартина и загорелась желанием поскорее начать новую жизнь, в которой у меня будет ребенок, так как еще в Белфасте врачи сказали мне, что сама я никогда не смогу родить. Мы потягиваем чай, вместе с детьми едим маленькие пирожные, и я сообщаю Либби, что у Мартина целый ворох собственных горестей: трагическое детство; неодобрительное отношение родни со стороны супруги; смерть жены, которая скончалась от изнурительной болезни и оставила его вдовцом с пятилетней дочерью на руках.