Вскоре после визита Либби из командировки возвращается Мартин. Он отсутствовал несколько дней, выглядит усталым, не в настроении. Я осведомляюсь о его самочувствии. Казалось бы, что тут такого? Жена беспокоится за мужа. Но у меня ощущение такое, будто я преступила черту дозволенного. Он отрывисто отвечает, что вполне здоров.
Мне не нужно дважды повторять, чтобы я не лезла не в свое дело.
Готовлю для нас на ужин ростбиф с жареными овощами – брюквой и морковью, а на десерт подаю оставшиеся пирожные Либби.
– А мы с Кэт в четверг принимали гостей, – сообщаю я, ставя перед Мартином тарелочку с двумя маленькими пирожными.
Рассказываю ему о знакомстве с Либби и Тимми, о том, что она принесла сладости и мы вместе выпили чаю. Я жду, что муж поинтересуется, о чем мы беседовали. Он воздерживается.
Либо Мартину все равно, что я могла рассказать соседке про наш странный брак, либо он уверен, что я никогда не стала бы делиться подробностями нашей семейной жизни с едва знакомым человеком. При этой мысли я издаю громкий смешок, ведь я и замуж-то вышла за едва знакомого человека.
Мартин поднимает на меня глаза.
– Вспомнила кое-что смешное, – говорю я, но он не уточняет, что именно. – Либби очень приятная женщина, – продолжаю я. – Может, как-нибудь пригласим ее с мужем к нам на ужин?
Мартин проглатывает кусочек пирожного.
– Я не хочу, чтобы в мое отсутствие за меня строили планы, которые я не имею возможности обсудить с тобой. – Это сказано без гнева, но и без теплоты в голосе.
– Я ей ничего не предлагала. А сейчас обсуждаю эту идею с тобой. Никаких планов за тебя я не строила.
Мой муж вытирает салфеткой рот, говорит спокойно:
– Нет.
– Нет? Мы не можем пригласить их к нам на ужин?
– Я не так много времени провожу дома, чтобы еще принимать гостей.
Мартин поднимается со стула и удаляется работать в библиотеку; так бывает каждый вечер, когда он дома. Пора укладывать Кэт спать. Веду ее в библиотеку, чтобы отец пожелал ей спокойной ночи. И он желает – не поднимая головы от бумаг.
Мы с Кэт идем наверх, и я объясняю ей, что папы иногда бывают несчастны, но они глубоко прячут свои чувства и никому не говорят, что их печалит. Думаю, это она должна понять. Как следует укрыв малышку одеялом, я пою ей колыбельную на гэльском языке, которую в свое время пела мне бабушка. Слова колыбельной для Кэт пустой звук, да и для меня, по сути, тоже. За прошедшие годы я почти позабыла английский перевод. Но, когда я умолкаю, с губ Кэт тихо слетает первое слово, которое я слышу от нее за все время нашего знакомства.