– Вот увидишь, – сказал он, – будешь носить в тюрьму лук и сигареты, вот чем всё закончится!
По правде говоря, последняя Большая Любовь Тёти Моти оказалась вовсе не арт-дилером, а самым обыкновенным прохвостом. Под предлогом поездки на ярмарку в Гданьск он забрал у неё целую коробку грустных Пьеро и скрылся в неизвестном направлении. Тётя Мотя от переживаний набрала целых пять кило и потом пыталась избавиться от них весь следующий месяц. Когда ей это удалось, то с сердца свалилась тяжесть и она вернулась к работе, громогласно объявив, что никогда в жизни ни в кого больше не влюбится.
Вот почему над Сабиной Трубач нависла угроза провести месяц каникул под надзором Бабы Грошеньки.
– А почему я не могу поехать с вами? – спросила она.
Павлина и Пётр растерянно переглянулись.
– Там будет… – осторожно начала Павлина, – то есть там не будет… детей, и ты заскучаешь.
«Можно подумать, тут дети есть», – с горечью подумала Сабина.
– Кроме того, там… – Пётр на секунду заколебался, – будет богемная жизнь.
«Можно подумать, тут она другая», – мысленно прокомментировала Сабина, представляя сцены бурной жизни на Конце Света, Мастера-Ломастера, вечно храпящего на своей плетёной козетке, совершенно незнакомых типов, периодически спящих в мастерской между мешками гипса, и убийственные взгляды Бабы Грошеньки.
– Ну и… – добавила Павлина слегка извиняющимся тоном, – после твоего рождения мы с папой ещё никуда не ездили вдвоём.
Врождённый рационализм и трезвость рассудка Сабины подсказали ей, что сопротивление бесполезно.
– Надеюсь, я переживу этот месяц, – буркнула она, сделав акцент на слове «переживу».
Пётр бросил на неё взгляд грустного спаниеля, но сердце Сабины окаменело.
С таким же каменным лицом, выражению которого позавидовали бы все семь самураев, Сабина вернулась в свою комнату и – образно выражаясь – начала культивировать в себе злость и обиду.
Для начала она вспомнила все походы Павлины на родительские собрания (на фоне других матерей, одетых в аккуратные костюмчики, она выглядела словно одна из кукол Тёти Моти), потом давнишнюю выходку матери на прибрежном бульваре (кто-то подарил Сабине самокат, и Павлина тут же решила его испробовать), и наконец – несчастных птиц-страшилок с длинными тонкими клювами, которых до сегодняшнего дня никто не покупал. Петру тоже досталось. Ни один нормальный отец не носит длинных волос, у всех нормальных отцов есть нормальная работа, и они каждый месяц приносят домой зарплату. Но в их семье всё было не как у людей. Те редкие дни, когда неожиданно появлялись деньги, напоминали что-то среднее между бразильским и мексиканским карнавалом. В дом номер тринадцать на улице Конец Света набивалась тогда пёстрая толпа людей, из которых Сабина знала от силы нескольких. Кухня пропитывалась запахами экзотических блюд. Пётр и Павлина заполняли полки холодильника всякой всячиной, а Баба Грошенька пыталась спасти от гостей хотя бы часть съестных припасов, потихоньку вынося их к Ведьмалиновской. Гулянья на Конце Света продолжались, как правило, все выходные. После каждой вечеринки в мастерской появлялось созданное совместными усилиями живописное полотно, а в придачу к нему – несколько пластиковых пакетов с пустыми бутылками и гора грязной посуды на кухне.