Максимка встал на пути у Сергея Петровича.
– Слышь, а ну дай пройти! – зыкнул судья.
У Максима на лице играла улыбка. Такая лёгкая, ироничная, всё знающая. Может пьяный, а может, и нет, кто разберёт.
– Сергей Петрович, весь посёлок гудит, что вы без работы остались. Я вот лично пришёл удостовериться, что справедливость есть всё-таки.
– О да, это недоразумение какое-то! Завтра все образуется, отменят. А так выходной, дополнительный, нам дали, получается.
– А вы мне два года дали ни за что ни про что! – прервал его Максим.
– Почему ни за что? Вы же со своим подельником с завода шесть подшипников унесли.
– Мне зарплату не платили восемь месяцев! Да вы знаете. Колхоз развалили, работы не найти, вот я и устроился в город. А там, как оказалось, на зарплату подшипник забили, деньги – в карман, и были таковы. У меня жена, дети, мать лежачая была тогда. Подумаешь, шесть подшипников, когда директор их на шесть миллионов налево продал. Директору ничего, а мне два года.
– Вот директору и надо было помогать, а не самодеятельностью заниматься! Директор входы и выходы знал, а ты – птенец неоперённый. Я-то чем бы тебя выручил, когда директор эти шесть подшипников, неучтённые, учёл и на вас, дружков, вышел? Рядом с тобой присесть? Посидеть, поддержать? Нет уж, извиняй. Закон есть закон, и нечего слюни распускать. Сам взял подшипники, сам и отвечай.
– Да, а крайняя необходимость? Так адвокат говорил, назначенный.
– Вы же краденое продать не успели и жене деньги принести, что я тут поделаю? Было б доказано, что на нужды семьи, может, и смягчил бы. А так что есть, извиняй, ещё раз.
– Не извиню! Мать умерла сразу, как только ей про приговор сказали, и на похороны, совсем нищие, не отпустили. А жена без денег опустилась, по рукам пошла, чтобы маленьких прокормить. А потом вообще сгинула, а дети в детдоме оказались. Где теперь, неизвестно. Мне, что было делать по возращению? Работать не берут, хоть и руки, говорят, золотые. Я с такой статьёй не нужен никому. И всё Вы виноваты! Могли бы условный дать…
– Дать, дать! Всем от меня нужно что-то. А в девяносто четвёртом у меня тоже жена и дети были. О них-то ты и не подумал? Всё честно, по нашим поселковым законам: все должны заботиться друг о друге, а в первую очередь, о семье судьи.
Не ожидал Максим такой откровенности. Да, он бы Сергея Петровича на руках тогда б носил, если б тот условный срок назначил. Всю жизнь бы работал на него, по дому помогал и с ремонтом; мужик рукастый. Максим добро не забывал. И жена б жива была, и мать, и дети рядом. Только не было добра в Сергее Петровиче. Максимка опешил. Все эти годы он смотрел в горло бутылки от непонимания, что он сделал Сергею Петровичу настолько плохого, что тот был так несправедлив. Теперь же в его душе загоралась ненависть оттого, что оказались Сергею Петровичу безразличны люди и их судьбы.