– Ты прав, – выдержав небольшую паузу, согласился второй. – Как говорил наш общий знакомый – прекрасна неодушевлённая плоть.
– Помню, помню этого знакомого – настоящий псих! Но, чёрт возьми, что-то в его философии есть! – подхватил первый.
– Скажу тебе больше: все философы немного чокнутые.
– Док, а он точно мёртвый? – поинтересовался тот, который был в очках.
– Живых мы пока что не вскрываем, – пошутил патологоанатом, после чего в доказательство своих слов приподнял покрывало и, разорвав швы, раздвинул края огромного разреза на груди и животе трупа, демонстрируя отсутствие внутренних органов.
– Только посмотрите, какой он у нас внутри чистенький, свеженький, обработанный. Да, мой хороший?
– Господи, прошу вас, не продолжайте! – взмолился моралист, прикрывая сначала глаза, чтобы не видеть, как потрошитель с наслаждением вертит свою руку в брюхе покойного, словно проверяет на свежеть молочного поросёнка, а затем и рот, дабы не вывалить на пол утренний рацион питания.
– Чудеса грима и никакого волшебства, – поспешил успокоить опешивших гостей кудесник в синем халате, вынимая руку из полости покойного и приправляя своё утверждение икотой, вероятно для пущей «убедительности».
Мужчина в очках наконец снял их, бережно накрыл покойного пледом, и, трепетно склонившись к его уху, произнёс:
– Прощай, Добряк. Ты прожил короткую, но весьма насыщенную жизнь. Были в ней горести, потери, разочарования, но все они меркнут на фоне тех эмоций, которые ты получал, принося людям радость. Спи спокойно, человек-праздник. Надеюсь, ты не сильно обидишься, если я завтра не буду присутствовать на твоих похоронах. Прости, но так надо.
Не дождавшись ответа и расценив молчание собеседника как согласие, скорбящий снял с себя увесистую золотую цепочку и надел на шею трупа. Завершив обряд дароприношения, он подошёл к патологоанатому и деловито скомандовал: «Что ж, док, приступим».
Пьяный мастер одобрительно тряхнул шевелюрой, надел на руки латексные перчатки и потянулся к подносу с инструментами.
Глава 2. Ихтиандр с улыбкой смерти.
Между тем ещё три дня назад покойный хоть и не выглядел таким беззаботным, цветущим и привлекательным, как сейчас, лёжа на помосте холодильной камеры судебного морга, однако, по крайней мере, мог ходить, говорить, петь и плясать. Другими словами, он был жив. Иные здравствующие сочтут это преимущество сомнительным, расскажут о красоте неодушевлённой плоти, бессмысленности жизни и неизбежности смерти. Однако как ни философствуй, но даже стоящая на самом низком уровне эволюции божья тварь предпочтёт жалкое земное существование любой пусть и самой прекрасной мёртвой форме. Не верите? Спросите у беззаботно порхающей на лугу бабочки, что она выберет – прожить до конца жизнь длинною в какие-то жалкие сутки или увековечить красоту своего бренного тельца в коллекции лепидоптеролога.