Я же не была сторонницей равенства. Я уже решила, что крайний слева парень нравится мне больше всех. На нем была розовая шелковая рубашка на пуговицах с длинными манжетами, которые полностью скрывали его руки, оставляя на виду лишь кончики пальцев. Он отчаянно вцепился ими в подол рубашки, как будто мог в любой момент вылететь из нее. У него были светлые волосы, в точности как цвет его лица, и казалось, что его кожа продолжается за пределами его головы.
Когда он поднял голову, я увидела плоское, ничем не примечательное лицо, с глазами узкими, как щель между двумя полосками жалюзи. Но его простота казалась продуманной, призванной подчеркнуть глубину взгляда, которая идеально сочеталась с каменной холодностью бледной кожи. Поза, которую он принял, казалась невозможной: он стоял абсолютно прямо, вытянувшись вверх, но шея находилась под таким невообразимым углом, что голова, которую он тоже держал прямо, принадлежала будто другому телу. Больше всего меня волновала именно шея. Она была длинная и гладкая, с крепкими мышцами, которые тянулись вниз, вдоль всего тела, прямо до паха, где они, как я себе представляла, мужественно сходились к пенису.
Софиты на сцене зажглись красным, и их огни сложились в новое созвездие, отбросив длинные тени на лица парней. Заиграла музыка – атональные звуки синтезатора смешались с драйвовыми ударными, и парни начали танцевать. По словам Вавры, они никогда не использовали подтанцовку, так как считали дешевым трюком выделяться на фоне сравнительно обычных ребят. И вот они были там: пять одиноких пятнышек на огромной черной сцене. Они встали в круг, лицом друг к другу, и создали между собой невидимый энергетический шар. Во время потрясающего припева они развернулись и раскинули руки ладонями вверх, словно отдавая энергию окружающей пустоте.
«Парни» пели:
– Что значит умереть на этой планете? Одиночество, отчаяние, хаос. Человек – это песчинка в космосе. И что значит жить на этой планете? Созидание, желание, борьба. Человек – это космос в песчинке.
Вавра рассказывала, что почти каждый вечер, после усердной тренировки, «Банда Парней» мылись, а затем собирались в своей гостиной и изучали классическое искусство и литературу. Каждый их альбом был отдельной эпохой, и, готовясь к нынешнему, «Парни» корпели над корейским переводом Софокла, возмущенные решением Эдипа ослепить себя. Да, он был слеп в своем невежестве, но почему бы тогда не сделать две новые дырки у себя на лице для еще одной пары глаз? Альбом стал протестом против капитуляции Эдипа перед тьмой, превозносил истину и свет.