– Был пацан – и нет пацана … без него на земле весна… – ошарашенно, вспомнив слова одной известной, очень грустной песни пробормотал я, с испугом взирая на царящий хаос и разрушения. – Финита ля комедия! И как же мне тебя теперь хоронить? И что я буду говорить твоей жене и двум оставшимся без папани двойняшкам-сиротам?
С трясущимися руками и ногами я начал осторожно пробираться через заросли полыни и чертополоха по следам, оставленным геологоразведывательной экспедицией имени безвременно почившей Ее святейшества Хонды Золотокрылой (Goldwing – золотое крыло, примеч. автора). И тут с огромным облегчением разобрал жуткую нецензурную матерщину, доносящуюся со стороны водительского сиденья, и передать которую в данном произведении можно только бесконечным повторением буквы Ять старорусского алфавита. Живой, слава тебе, Великий Поршень, дурень, башку не оторвало, а остальное местные нетрезвые эскулапы пришьют, если исправный работающий морозильник вовремя сумеем найти где-нибудь поблизости.
Зрелище, надо заметить, получилось ещё то. Со стороны внимательно впитывающих каждый акт творимого нами представления зрителей, которых набралось в ожидании так до сих пор и не подъехавшего автобуса уже порядком, события выглядели, словно в высокобюджетном суперклассном мегабоевике. Два тупых, пресыщенных жизнью городских дебила-мажора в поисках хоть каких-то попыток скрасить своё зажравшееся никчемное, не имеющее смысла от опостылевшего купания в роскоши и богатстве существование, приезжают в далекое село на умопомрачительно дорогих мотоциклах импортного производства, где один чуть не влетает лоб в лоб с личным автомобилем уважаемого председателя местного сельсовета в намерении совершить максимально эффектный и запоминающийся суицид, а второй – так просто разгоняется и вколачивает байк стоимостью в самую дорогую деревенскую хату, с огородом, всеми коровами и барахлом, в первую попавшуюся железобетонную чушку. Ну да, у богатеев свои причуды и забавы, что тут поделать.
Пробравшись через траву и кучи хозяйственно-бытового мусора к груде грязно ругающихся костей и металлолома, я первым делом начал ощупывать неистово матерящееся тело в поисках видимых и осязаемых повреждений.
– Хорош меня тискать, я те чё, девка? – искренне возмутился вовсе, как я в крайнем изумлении тут же и обнаружил, неповрежденный Санька. – Лучше помоги выбраться.