Вспомнив о своей задаче, Антон обернулся и увидел, что его усилия пропали даром: он не завершил закрытие, и прорехи от снежинок начали затягиваться голубым сиянием. Дверь чинила сама себя. Ее сила возвращалась, и земля опять задрожала.
– Заставлять ребенка делать грязную работу – как это негуманно! – сказал незнакомец. Он был красиво одет: пальто, шарф, а шапки не было. И как он не мерзнет? – Будь у меня дети, я бы с ними так не поступал.
– Чего тебе надо? – спросила мама.
– Сразу хочу прояснить, Лия: ничего личного. У меня нет ненависти ни к тебе, ни к твоим коллегам. И уж тем более к этому милому сопляку.
Мама странно глянула на Антона. Этим взглядом она велела ему что-то сделать. Покончить с дверью? Спрятаться? Заговорить? Молчать? Он ее не понимал.
– Артефакты – большая ценность, – продолжал мужчина, и его голос едва заглушал подземный гул и дрожь, которые уже забрались куда-то под фонтан. – Мне кажется, вы, ребята, не вполне это понимаете. Даром раздавать их – все равно что швырять в толпу алмазы. В бескорыстии всегда есть что-то от глупости.
– Тебя забыли спросить, – невежливо процедила мама и сделала шаг к двери.
Руку она убрала в карман. Антон помнил, что там лежит ключ, и почувствовал малодушное облегчение. Она сейчас сама закроет дверь!
– Понимаю, – вздохнул Гудвин. – Ты веришь в свое дело, любишь свою работу и все такое. Но убеждения – опасная вещь. Они даже могут заставить мать тащить за собой ребенка в зимнюю ночь, где гуляют волки.
Мама больно схватила Антона за руку, дернула поближе к себе и выдохнула:
– Пошел вон. Я тебя видела, и я на тебя заявлю. Поплатишься за все, что сделал.
– Ну, после нашей встречи заявлять на меня будет некому. Жаль твоего малыша, но, как я сказал, ничего личного.
И остатки миролюбия, которые еще оставались в их беседе, исчезли. Гудвин схватил маму за локоть и потащил к двери. Антон, перепуганный до смерти, вцепился в ее пуховик, но Гудвин с невероятной силой тянул маму за собой. Она пыталась его ударить, а он будто не замечал.
Гудвин взялся за ручку и распахнул дверь шире, впуская во двор больше потустороннего голубого сияния. Антон, который так и висел на маме, резко выдохнул. В отличие от артефактов, двери – как призраки, коснуться их невозможно, так как же Гудвин…
Но думать об этом некогда, надо защитить маму. Гудвин попытался вытолкнуть ее за дверь, а она – схватиться за раму, хотя это все равно что держаться за дым. Антон понял: вся надежда на него. Он крепче вцепился в мамин пуховик и тянул к себе, но его ноги вязли в снегу, а тот сползал в трещины под дверью. Гудвин схватил маму за воротник пуховика и со всей силы толкнул в светящийся проем. Руки Антона разжались, и он выпустил край маминого пуховика, а схватиться снова не успел. Он не услышал ни слова, ни вскрика, мама тратила каждый вдох только на спасение, и… Где же она?