К половине двенадцатого Тея и Корнелия уже уходят, кутаясь в шарфы и болтая без умолку, и Нелла остается наедине с Отто. Измученные завтраком, они вдвоем, уже одетые, возвращаются в гостиную, чтобы осмотреть руины своих прежних усилий. Дом кажется тихим и пустым, а Лукас, наевшись яиц, крепко спит, меховая подушка на подушке. Нелла оглядывает голые стены, скудный огонь в камине. Они не заботились об этой комнате многие месяцы, она слишком большая, ее трудно отапливать, и здесь слишком много твердых поверхностей. В конце декабря, когда замерзают каналы, дом пронизывает отчетливая отстраненность города.
Выйти на улицу – испытание на выносливость, дождь вымачивает шерстяной капюшон, ветер, словно ледяные пальцы, пробирается под одежду. Нелла мечтает о более светлых утрах, о не таких коротких днях, о том, чтобы спрятать свой поношенный меховой воротник в сундук до следующего года. После утреннего праздника от отборных дров осталось всего ничего, но огонь обычно нужен лишь на рабочей кухне и в спальнях. Нет смысла отапливать основную часть здания, большого и гулкого, потому что мебель проредили, а гобелены продали. У них есть запасы торфа, но запах от него ужасный. Нелла всем сердцем жаждет весны.
– Вряд ли мы устроим такое в честь ее девятнадцатилетия, – говорит Нелла. – Видел выражение ее лица?
– Ей понравилось, – возражает Отто.
– Нам нужно чаще показываться на людях, – меняет тему Нелла. – Заверять горожан, что здесь все идет своим чередом.
– Подобное представление становится утомительным.
– Прекрасно понимаю.
– Нам нужно быть гораздо благоразумнее с запасами, Нелла. Целый гульден на свечи из пчелиного воска?
– Мы отмечали ее день рождения, – говорит Нелла, избегая взгляда Отто, не желая признаваться, что поставила свечи для себя самой, в память о временах, когда дом был наполнен ароматом меда. – Помнишь, – осторожно начинает она, потому что Отто не любит ностальгировать, – как мы жгли розовое масло?
– Разве?
– Лучшее в городе, от торговца, который привозил его из Дамаска. Весь дом им благоухал. – Нелла умолкает. – Я не жалею. А может, жалею? – Она обводит стены ладонью. – Сейчас мы продаем картины, чтобы расплатиться с мясником.
Отто вздыхает. Нелла взбивает одну из оставшихся подушек, поднимая в воздух клубы пыли. Она сидит, положив подушку на колени, словно собирается ее побаюкать, обхватив ладонями резные львиные головы – украшение стула. В знакомые гривы вплетены листья аканта. Закрыв глаза, Нелла обводит пальцами деревянные морды и мысленно обращается к Богу – а еще, почему бы и нет? – к Афродите: «Пусть сегодня все получится. Пусть кто‐нибудь ее возжелает».