Ткань была грубой, застиранной, однако пахла порошком, пусть и слишком сильно. Кэс старалась не думать о том, кто и как долго носил робу раньше. После каблуков даже здешняя обувь показалась удобной.
Ее немногочисленные вещи запечатали в пакет и дали подписать перечень.
Долго водили по коридорам с бесконечными перегородками на сотнях замков. Кэс так устала, что мечтала лишь об одном – упасть лицом в подушку и спать целые сутки.
Ей сунули свернутый матрас, пахнувший чужим потом, комплект постельного белья, полотенце, новую зубную щетку, пасту и кусок мыла.
Заключенные сидели в запертых камерах. Неухоженные женщины гадко улюлюкали, постукивая по решеткам, пока Кэссиди шла мимо. Кто-то высовывал язык в похотливом жесте, кто-то осматривал ее с ног до головы, одна крупная баба провела большим пальцем по шее. В душе поднималась истерическая паника, но Кэс старательно изображала ленивое равнодушие.
«Пожалуйста, пусть камера будет пустой», – мысленно молилась она. Было страшно даже представить соседство с одной из этих дикарок. Однако либо молилась она слишком тихо, либо тот, кто сидит наверху, не обращал внимания именно на ее молитвы. В камере ожидала взлохмаченная кучерявая старуха. Смуглая кожа, синяк под глазом, колкая, но не злая улыбка без двух передних зубов. Она стояла, облокотившись на двухъярусную кровать. Чтобы занять свободный ярус, пришлось бы с ней заговорить.
За спиной Кэс захлопнулась решетка.
– Закрыть камеру! – крикнула охранница.
Щелкнул электронный замок. Невольно Кэссиди проводила тюремщицу взглядом, затем повернулась к новой соседке. Та внимательно изучала новенькую своими темными, почти черными глазами.
– Я здесь ненадолго. Надеюсь, мы не доставим друг другу проблем, – спокойно, без вызова, но и без робости заговорила Кэс.
Сокамерница хмыкнула.
– Наверху устраивайся. У меня колени болят лазить.
– Ладно.
– Убийца, да?
– Нет. Я тут по ошибке.
Старуха хрипло рассмеялась и почти сразу захлебнулась кашлем.
– Как и все мы тут, милочка. Во всех тюрьмах кого ни спроси – каждый сидит по ошибке. Проходи уже. Я Малика.
– Кэссиди.
– Кэсси, значит.
Кэс поежилась.
– Кэс.
– Как скажешь.
Кэс закинула на верхний ярус свалянный матрас, застелила простыней и швырнула худосочную подушку, с грустью подумав о своей ортопедической. «Это ненадолго».