. Его проницательность тем не менее имела свои пределы. Зорге, в 1928 году писавший в официальном журнале Коминтерна “Инпрекор” под псевдонимом Р. Зонтер, уверенно предсказывал, что немецкий рабочий класс в конце концов восстанет против “диктатуры капиталистических интересов, направленных на его подавление”
>[24]. Как и большинству социалистов, Зорге не удалось предвидеть, что немецкие рабочие вскоре станут самыми рьяными сторонниками фашизма
>[25]. В этот период он написал две книги: “Экономические последствия Версальского мирного договора” и “Международный рабочий класс”, обе были изданы в Германии и переведены на русский язык
>[26].
Тем временем Зорге-аппаратчик поднимался по карьерной лестнице в Коминтерне. В конце июня 1925 года он уже обращался к руководству с просьбой перевести его “на более активную работу” в Отдел агитации и пропаганды. К апрелю 1926 года его перевели в секретариат Исполкома Коминтерна (ИККИ)>[27]. В мае он уже участвовал в заседаниях важной комиссии ИККИ, получив задание составить инструкции для зарубежных коммунистических партий на случай новой войны>[28]. Предметом его особого внимания было распространение фашизма>[29]. По меньшей мере трижды Зорге посещал заседания президиума с участием Сталина, который сосредоточивал в своих руках все больше власти>[30]. Общение между ними, если таковое вообще имело место, по всей вероятности, было немногословным. Зорге до сих пор плохо говорил по-русски, а Сталин не владел немецким и едва объяснялся на английском.
Что же касается Зорге-шпиона, то его нарочитое умолчание о деятельности в 1920-е годы и безудержные восторги его поклонницы Геде Массинг указывали на тайную и захватывающую карьеру разведчика. “В условиях конспирации он чувствовал себя как рыба в воде, – вспоминала Массинг. – Он одаривал вас изумленной улыбкой, брови надменно взлетали – все из-за того, что он не мог рассказать вам, где провел прошлый год”. У нее “не было ни малейшего сомнения, что он занимался делами крайней важности”.
В моем сознании так прочно засели уроки о подобающем коммунисту поведении, что мне казалось совершенно нормальным и правильным не знать и никогда не спрашивать, чем он занимается, куда уходит и на сколько. В годы нашего знакомства он внезапно появлялся, звонил мне и спрашивал: “Какие у тебя планы?” Я кричала от радости и удивлялась: “Как же ты меня нашел?” А он смеялся. И мне это было приятно. Благодаря ему у меня и сложилось впечатление, будто для аппаратчика не существует ничего недостижимого, не бывает никакой недоступной информации, если она ему нужна. Именно он рассказал мне, как одиноко и аскетично должен жить аппаратчик, ни к кому не привязываясь, ничем себя не обременяя, не позволяя себе никакой сентиментальности. В моих глазах он был героем революции, настоящим героем, затаенным, никому не известным… Мне он представлялся человеком, о котором Рильке писал в своих стихах: