Илья всё больше молчал и слушал тишину, дни теперь походили друг на друга, как волны, накатывающие на берег, но за этой монотонностью скрывалось что-то притягательное, неясное, иногда ему казалось, что он не один, словно полуостров жил своей тайной жизнью, и ночами кто-то невидимый наблюдал за ним из глубины леса или из-за скал.
Илюше снились странные сны – в них он видел покинутый родительский дом, знакомые лица, только в этих снах близкие смотрели на него чужими глазами.
Каждое утро юноша поднимался на утёс и смотрел на линию горизонта, Илья всё больше ощущал, что забыл что-то важное или оставил что-то в прошлом, иногда ему хотелось собрать вещи и вернуться к маме, но какое-то чувство, древнее и непонятное, заставляло его оставаться, словно полуостров шептал ему, что его будущее здесь.
Наступили дожди, серое небо нависло над землёй, и море стало тяжёлым и грозным, юноша в долгие часы, проведённые у огня, прислушивался к стуку капель по крыше и к шорохам ветра, и писал картины, где на полотнах бушевали зимние грозы и штормы, отражались молчаливые горы в сумерках и туманы над морем. Эти работы были полны одиночества и силы, которые он чувствовал здесь, на побережье.
Но весной всё изменилось: постепенно холод отступил, и в воздухе снова стало слышно щебетание птиц, ветви деревьев покрылись нежной зеленью, и на площади у старого маяка, словно по волшебству, вновь зацвели каштаны, их крупные, светло-розовые свечи возвышались над землёй.
Залитое солнцем лавандовое лето окрасило вечера в мягкие оттенки фиолета, и в мягком свете заката цветочный аромат на солнечных склонах смешивался с морским бризом побережья.