– Ищите, стало быть, на дне!
4
Но охотники рассказали другое: и одно – трое.
Дело приспело в лесу, а не в реке, и шумела не вода за стремниной, а ежевика с малиной.
Когда на привале расстилали они на пни потники и открывали на весу вино на коньяке, то услыхали, как трещали под ним, таким тучным, кусты, опилки и сучья.
На волоске с половиной от страха посчитали неряху дикой скотиной, похватали шесты и крючья и закричали:
– Ого-го!
Но не увидали никого.
Побросали туда бутылки и палки – брали на испуг.
А в ответ – не дуплет, а тишина пошла унылым волоком: без следа, как стрела и утюг.
И вина было жалко: не дичь в кулаке, не бурдюк, но и не бурда в ларьке!
И вдруг – бам! – колокол сам едва зазвонил вдалеке, а был не ровен час, а два с полтиной. А это – примета с кручиной!
И тут же сыч заголосил хуже и реже: то ли вой из-под бревен, то ли от боли плач – словно живой полковник-усач! Так кричат, когда режет вас враг, уголовник и врач:
– Не виновен! Ой-ой-ой! Не напортачь!
Пальнули из двустволок по туше. Да звук от пули забрел глуше и выше, вбок и в тыл, и поплыл без зацепки по кругу, и так был долог и ныл, что уши зажимали друг другу – попали, слышимо, на отскок в кол из стали или в крепкий дуб, а не то бы ушел из чащобы в труп.
Побежали за ним наперерез, в дым, без дороги – не рохли, да промокли ноги, а на суше лес исчез, как отсохли уши.
5
Драчуны отвечали, что повстречали его в поле.
Но дали клятву, что ничего не нарушали, а самого не признали – поспешали на жатву:
– Нам – не вам: карачуны на воле – ни к чему. И на огни не мани. Да и бьют тут надысь на авось, а не в слизь, не наскрозь, а всклизь.
Бормотали, что им с него – ничего: дали по роже молотком, но – любя. Посчитали его своим двойником:
– А молодец – боец бойцом, и похожий на себя лицом. Мы – из тюрьмы, а ему шили проверку, да по всему, не уследили, что смел, и тыл не прикрыли. И кулак имел – в силе, а шаг – что два, но мерку – не прихватили.
Твердили, что бил по мозгам, как рубил дрова, молотил по зубам, засадил в глаз и пережил экстаз.
Уголовник с пеной у рта стонал:
– Сволота! Шпынял по рогам с разбором, как сам полковник по военной тревоге. В пыли совсем очумели – еле унесли ноги косогором. А достал плеть – подгонял приговором: "Сучьи грабли! Лучше умереть по случаю в поле, чем по-рабьи хиреть в бабьем подоле!"