– Здравствуйте, – ответил мальчик, – как у вас дела, как торговля?
– Да все помаленьку, все помаленьку, – в голосе звучали материнские нотки, – что тебе? С ливером? Как всегда.
– Да, нам… – начал я.
– Мужчина, подождите, – голос ее переменился, вновь нотки холодной стали зазвучали.
– Мы вместе, – сказал малыш.
– Один пирожок? – переспросила тетя Ира, будто забыла уже, про просьбу малыша.
– Два, – и он в дополнение показал врастопырку два чумазых пальца, – нас двое.
– Четыре, пожалуйста, – вклинился я в разговор.
– Четыре, так четыре, – повернулась к холодильникам, что были у нее за спиной, – подогреть?
– У вас же… – начал я, вспомнив про бедного студента, что ушел с холодным хотдогом, но осекся, замолчал. Просто у тети Иры не очень хороший характер – так и запишем, сделаем себе пометочку.
– А почем они? – тихо спросил у малыша.
– По двенадцать рублей. Самые дешевые. У вас деньги есть? – и он с готовностью, будто не радовался моему полтиннику, как манне небесной несколько минут назад, полез в карман.
– Есть конечно, – положил руку ему на плечо – какое заскорузлое у него оказывается пальтишко – свалявшееся, катышки как проволока – острые и жесткие.
Еще полтинник, конечно же, найдется – не великие это деньги, вот только… вот только вообще напряг с наличкой – выходит вся. Дома, если хорошо пошукать, найдется пара тройка тысяч, но на этом все, да если еще бутылки сдать. Вспомнил про батарею пустых бутылок на кухне у хрущевского холодильника, и сразу подумалось о том, что небрит, страшен, глаза красные с бодуна, да еще и фонит, наверное, не слабо. И я – вот такой красивый звал этого мальчугана к себе домой. Да и чем бы я его там кормил? Бич пакетами разве что, может еще пара яиц в холодильнике осталась – все, а больше и нет ничего.
Нашел полтинник, получил сдачу в два рубля и целофанновый пакет с горячими пирожками.
– Держи, вручил пакет мальчишке.
– Кушайте на здоровье, приятного аппетита, – добавила тетя Ира, и еще раз меня резанула эта мгновенная ее перемена к обычной, нет, даже скорее доброй женщине. И перемена эта не была наигранной, вынужденной, натянутой – она и вправду таяла сердцем, менялась. Что за струнку в ее душе нашел мальчишка, да и во мне же он что-то откопал, что стою сейчас вот тут, пирожки вот ему купил, а раньше милостыню нищим подавал разве что перед сессией – на удачу.