Вечером Таня начинает гуглить нетрадиционные методы лечения бесплодия. Поняв, что такое она читает, Таня захлопывает ноутбук и швыряет его на диван. Господи, почему меня так сильно растревожили слова Аси-дурочки, думает Таня. И как интересно, что они продолжают созваниваться и болтать о том о сем, а Асины слова живут отдельно и прожигают в мозгу дыры. Может, я чего-то о себе не понимаю?
Таня решает, что нужно посмотреть страху в лицо. Точнее, позвонить его официальному представителю и обсудить проблему. Укутавшись в покрывало, Таня выходит на балкон и набирает Андрея Владимировича. После пары минут туманного разговора он останавливает Таню и просит «заканчивать треп». Таня выдыхает и рассказывает.
– Ну, Таня, ну что ты переживаешь? Ну, как бы сорок процентов вообще не могут родить после такой химиотерапии.
– Как сорок?..
– А что, муж давит?
– Нет, вообще не давит, сама хочу.
– Ну, если что, будешь без детей, самое главное, что жива, Тань.
– Блин…
– Ты говорила своему гинекологу о раке?
– Нет…
– Ну, Тань, ну ты меня сейчас удивила!
– Вы же знаете, что я здорова абсолютно, уже девять лет как.
– М-да, Таня, давай-ка вы с мужем запишетесь к репродуктологу, а там ему все расскажешь, как есть. Окей-хоккей?
* * *
Таня записывается заранее и одиннадцать дней ждет приема. Эти почти-две-недели, полмесяца, одна шестая лета тянутся в муторной повседневности, похожей на серую овсянку на воде. Таня признается Сереже, что живет от приема до приема, Сережа ее обнимает. Таня не говорит Сереже, что после звонка Андрею Владимировичу она будто больше не жива.
В назначенный день Таня садится за руль: Сережа понимает, что ей хочется контролировать хоть что-нибудь, и уступает.
Панельные плиты клиники, лица хорошеньких детей с плакатов и серьезно-серый кабинет врача запрыгивают в Танину голову обрывками, складываются в безумный пазл из несочетающихся кусков. С ними говорят вместе, потом говорят с Таней, говорят с Сережей. Потом Таня слышит: «Вам надо хорошенько обследоваться». Таня чувствует, как погружается в серую кашу, и до нее долетает: «А чего вы так удивляетесь? Это же рак, а не ветрянка!»
Таня приходит в себя уже в машине, теперь она в пассажирском кресле, ее голова на Сережином твердом плече. Он гладит Танины волосы, Таня плачет без звука, только Сережина светло-голубая толстовка во влажных пятнах.