«Разве лучше смерти неволя, как Млава говорила? – думает она, – Что будет с нами? Только бы доченьку сохранить, лишь бы она жива осталась».
Татары выбрали из пленниц красивую, молодую девушку Настёну, только тринадцать ей сравнялось. Увели с собой, насильничают. Кричит бедняжка, мать её уж и плакать устала, взором безумным на всех глядит. А помочь нечем. Боятся женщины, красивых среди пленниц много. Кого ещё постигнет та же участь?
Ещё несколько дней бредут, из сил выбиваются.
Ордынцы что-то кричат, пальцами своими чёрными в вереницу невольников тычут.
– Смотри, – говорит один, – совсем плохие стали. Плохой товар. Кто купит? Совсем мало дирхем дадут. Кормить мала-мала надо, а то подохнут в дороге. Женщин в телегу надо посадить, – говорит один другому.
– Зачем кормить? Дойдут. Стегай больше, быстрее пойдут, – отвечает ему второй.
– Нет. Совсем немного кормить всё же надо. Дороже продадим. Мне дирхемы нужны. Жену себе взять хочу.
– А мне тяньга не нужна? У меня долгов, что блох на собаке! Невольников надо в Османских землях продавать, на невольничьем рынке в Константинополе. Я слышал: там за них хорошую цену дают. Да только как туда добраться?
– Чтобы туда попасть, да ещё с рабами, тоже дирхемы нужны. Много. А у нас их нет! Лучше продадим их работорговцам на корабль, дальше – их забота. А мы деньги получим и опять на русичей нападём. Опять пленных возьмём и снова продадим.
Ничего не поняли русичи из гортанной речи ордынцев, но отдыху обрадовались. Повалились в траву у дороги, кто как смог.
Татары костры разожгли. Пленникам похлёбку жидкую в ведре сварили, себе баранину зажарили.
Горячая похлёбка. Ни мисок, ни ложек нет. А татары кричат:
– Эй, урус! Аша, аша! (Эй, русские! Ешьте!)
Торопятся пленники, обжигаются. Хотели рукой черпать, обожгли руки кипятком. Стали дуть на варево, собрались у ведра кучей. Татары над ними потешаются, во весь голос смеются. Костями в невольников кидают. Один ордынец, самый злющий, подбежал к ведру, пнул его ногой, разлил варево по земле. Голодные люди землю, траву лижут. Нет, не утолишь так голод.
Засвистели опять кнуты татарские, дальше пошли невольники. Пощадили ордынцы женщин, в телеги посадили, как увидели, что совсем слабы они стали, еле идут. Велиока едва ребёнка держит, чуть не уронила. И другие малыши руки матерям оттянули. Не могут они сами идти, а не бросишь, враз зарубит татарин. Терпят матери, несут из последних сил чад своих.