По мере того, как его уверенность колебалась, я ощущал, как чувство триумфа медленно проникает в каждую клетку моего тела. Он не понимал, что в этой игре я был черной фигурой на шахматной доске, и моё желание уничтожить всё, что он хранил, правилось внутри меня, как адреналин. Я намеревался окончить его балет под звуки разорванной симфонии надежды.
Долго ли ещё ему оставалось витать в этих призрачных мечтах? Время шло, но я чувствовал, что вскоре удовлетворю свои худшие желания.
– Не смей к ней приближаться, – прошипел он, его голос был грибовидным, полным страха и решительности.
Я расхохотался, позволяя своему черному чувству юмора выплеснуться наружу.
– О, ахах, я думаю, это тебе не стоит подходить к ней, братец, – фыркнул я. – Я знаю, что вы спали. Папочка знает про ваш инцест?
Каждое слово было вылито с таким ядовитым удовольствием, что я почти чувствовал, как его кровь закипает. Словно я ударил его, он застыл на мгновение, и я наслаждался этим. В его глазах промелькнула паника, я увидел, как он сжал кулаки и скис, как старая бутылка колы. Его уверенность колебалась, словно листва, прикрытая от осеннего ветра.
– Ты не знаешь, о чем говоришь! – пробормотал он, но в его голосе уже слышались нотки паники.
– А, но я знаю, – сказал я, наклоняясь к нему, чтобы словечки касались его уха. – Я видел всё. Эти сладкие моменты… Каково это, когда ты лжешь самому себе? Когда ты спишь с тем, кто кровным образом тебе родня? О да, это притягивает.
Каждое слово было, как тычок в его уязвленную душу. Я чувствовал, как адреналин прокладывает путь через мой разум, словно сложный коктейль радости и злобы. Адам, хватаясь за свои волосы, словно пытался вырвать их из корней, уставился на меня, его глаза полны отчаяния.
– Да, я брат Ясмин, – произнес он, но его слова звучали так, будто он скорбел о потере чего-то важного. – Но это не важно! Я… я буду защищать её!
– Защищать? – усмехнулся я. – Ты не в состоянии спасти её от самого себя, друг мой. Как ты сможешь спрятать её в своем сердце, когда твои собственные тени касаются её?
Я слышал, как Адам тяжело вздыхает, а его грудь поднималась и опускалась с каждым словом, с каждой эмоцией.
В тот момент я знал: я действительно на правильном пути. Это был лишь вопрос времени, когда надежда Адама сломится, как тонкая ветка под весом зимнего снега. В конце концов, наивная мечта о спасении мира не имела шансов против тьмы, и я… я был проводником этой самой тьмы.