– Ты расскажешь? – Вдруг спросила Масарра.
Джоэл удивлённо посмотрел на неё, удивлённо и вопросительно.
– Кто тебя успокоил? Кто… всё тебе вернул?!
Он нахмурился, обескураженный её этим «Кто… всё тебе вернул?!».
Полуусмешка полуулыбка на её губах.
– А ты не понял?! Что вернул!
Не понял. Джоэл задумчиво усмехнулся. Даже не осознал, – не успел!
Он так любит Элли, что когда она рядом, – когда смотрит на него, он забывает обо всём!
Он вдруг понял, что ему нужно было… Что? Что ему было нужно?! Посмотреть на любимую отсюда… Здесь жизнь повержена как шахматная фигура, – Рыцарь, Смерть и Дьявол укрылись здесь от мира, в общине из тысячи человек… женщин, мужчин здесь нет.
Она подошла, – стремительно, неотступно.
– Скажи!?
Он ощутил страшную боль, сердце, как змея, – сбросило кожу, и осталось голое – умирать.
Он всегда был «обнажён» перед этой женщиной, – перед этой Радостью – она – тайник в тайнике: всё о нём знает!
– Что ты хочешь знать?
Голос охрип – отказал ему, стал острыми углами в горле.
– Как всё себе вернуть, Агнеш?!
Масарра излила на него всё своё яростное Я, – Я, Смерти – всю тоску незавершённости оборванной Судьбы.
Джоэл – странно, только сейчас понял… её страдания? Или исступление? Озлобленность…
Понял: она себя не простила.
Он подумал, смотря на неё, – Какой он, твой Ад – твой Левиафан? Многолетняя давящая Тьма Египетская?
Ему захотелось сказать ей, – Успокойся, много лет прошло, – слишком много! Забудь всё! Забудь как полусон!
Он тоже не забыл, – ничего – ни мгновения, ни вздоха рядом с этой женщиной, но направил свою ярость вовне, а не вовнутрь…
Джоэл вспомнил «– Как всё себе вернуть, Агнеш?!».
– Родиться заново? – Подумал он. – Или всё проклясть?!
Вспомнил, как Мурада-Дьявол сказал ему «Там, у Креста земного всё трагически просто, человек, – спасешь её, и сам спасёшься».
Ему захотелось вновь прийти к ней, к Горечи Кориолановой, и спросить; о чем?.. Заживёт ли когда-нибудь эта рана? Истая, изъеденная памятью как шуба сутенёра, молью.
Как она смотрела, Масарра, – на него – как на старого птица, что вылетел из дома и потерялся, и она его не нашла, искала, – не нашла!
Вернулся – сам, живой, с крылами. Вернулся не к ней, – к их боли, неотступной как нефтяное пятно.
– Ну, что ты всё как неживой… Обними!
И он подошёл, мускулистый, громоздкий как старинное пианино, и странно грациозный.